которые на самом деле были вечностью. О, ему разрешено было даже немного радоваться! И он, закрыв глаза, провалился поглубже в подушку. Он был ужасно, отчаянно слаб, но и это сейчас ему казалось совершенно нормальным: ведь там шел дождь!
– С тобой говорила сама Дана!
В голосе жрицы отчетливо слышался гнев. Нет уж, хватит с него гнева! И он сделал вид, что не слышит ее. «Кевин, – думал он. – Я очень хочу его видеть. И непременно скоро увижу. Вот только немного посплю».
Джаэлль изо всех сил хлестнула его по лицу, случайно оцарапав до крови:
– Ты находишься в святилище! Отвечай же!
Пол Шафер открыл глаза и посмотрел жрице в пылающее гневом лицо со своей обычной презрительной и холодной усмешкой. И на этот раз взгляд отвела Джаэлль.
Но вскоре она снова заговорила – монотонно, не отрывая глаз от пламени свечи:
– Всю жизнь я мечтала услышать, как говорит Богиня, увидеть ее лицо… – Горечь обесцветила ее голос, сделала его безжизненным. – Но мне это дано не было. И я не услышала ни слова. А тебе, мужчине, отвернувшемуся от нее, отдавшему себя Мёрниру, она явила свою милость просто так, ни за что. Неужели ты удивлен тем, что я так тебя ненавижу?
Ровный тон делал эти слова куда более пронзительными, чем все ее гневные выкрики. Пол помолчал немного, потом с трудом ответил:
– Я ведь тоже ее дитя. Не завидуй же тому дару, который она предложила мне.
– Ты свою жизнь имеешь в виду? – Джаэлль снова смотрела прямо на него; при свете свечей она казалась особенно высокой и стройной.
Он попытался покачать головой, но этот жест пока что требовал слишком больших усилий.
– Нет, – прошептал он. – В самом начале – возможно, но не теперь. Жизнь мне даровал Мёрнир.
– Ничего подобного! Ты, оказывается, куда глупее, чем я думала, раз не узнал явившуюся тебе Дану!
– Неправда, я прекрасно ее узнал. – Ему совершенно не хотелось с ней пререкаться – слишком высокие материи она затронула. – И понял ее лучше, чем понимаешь ты, жрица. Богиня действительно была там, и она действительно вмешалась в ход событий, но не ради спасения моей жизни. Ради чего-то совсем иного! А спас меня именно Мёрнир. И выбор был за ним. Ведь Древо Жизни принадлежит ему, Джаэлль.
Впервые он увидел в ее огромных глазах искорку сомнения.
– Но, значит, она все-таки была там? Она с тобой говорила? Скажи, о чем она с тобой говорила?
– Нет, – решительно ответил Пол.
– Ты должен сказать мне. – Но теперь Джаэлль уже не приказывала, не требовала. И ему казалось, что он действительно что-то должен, что-то хотел сказать ей, но усталость путала его мысли. У него просто не было сил, он настолько устал, настолько был весь выпит до капли… Выпит… Он только сейчас осознал, что страшно хочет пить.
– Ты прекрасно знаешь, – сказал он с некоторым нажимом, – что я не пил и не ел целых три дня. Неужели не найдется…
От неожиданности Джаэлль так и застыла, глядя на него, потом быстро подошла к низенькому столику у дальней стены и налила ему целую чашку чуть теплого бульона. Однако он не смог принять у нее чашку – руки слушаться пока не желали – и решил, что сейчас она пошлет за кем-нибудь из своих серых помощниц, однако она, испытывая явную неловкость, присела на краешек его постели и стала кормить его сама.
Он молча пил бульон, потом устало откинулся на подушки, и она хотела уже встать, но вдруг с выражением брезгливого отвращения на лице наклонилась и рукавом своего белого одеяния отерла ему кровь с лица.
И сразу вскочила, и снова воздвиглась у его постели, царственно высокая, с пламенеющими в свете свечи волосами. И Пол, глядя на нее снизу вверх, вдруг сам смутился.
– А почему, – спросил он, – я здесь?
– Я прочитала тайные знаки.
– Ты не ожидала, что найдешь меня живым?
Она покачала головой.
– Нет, но то была уже третья ночь, и когда взошла красная луна…
Он понимающе кивнул. Потом спросил:
– Но тогда зачем же… тебе-то было беспокоиться?
Она сердито сверкнула глазами:
– Не изображай невинного младенца! Грядет война. Ты понадобишься.
У него болезненно сжалось сердце.
– Что ты имеешь в виду? Какая война?
– Ты разве не знаешь?
– В последние три дня ко мне что-то с донесениями не приходили, – раздраженно заметил он. – Что-нибудь случилось?
