доброту. Она болезненно сознавала, что она с ним сделала. И ей стало еще больнее, когда она посмотрела на Тэйбора. Он был смертельно бледен, почти как призрак Кат Мейгола.
– Кажется, да, – ответила она. – А с тобой?
Он пожал плечами мальчишеским жестом. Но он был гораздо больше, чем просто мальчишка, ему пришлось стать таким. Она посмотрела на создание, верхом на котором он сидел, и увидела, что ее рог снова стал чистым и мягко светится в темноте. Он проследил за ее взглядом.
– Во время Каниора, – сказал он с изумлением в голосе, – пока Руана пел, кровь исчезла с рога. Не знаю, каким образом.
– Он дал вам отпущение, – ответила Ким. – Каниор – это очень сильная магия. – Она помолчала. – Была сильной, – поправилась она, осознав истину. Это она положила ей конец. Она оглянулась на параико. Те, кто мог ходить, носили воду из-за кряжа – там, наверное, находился ручей или колодец – для остальных. Ее спутники им помогали. И глядя на них, она наконец расплакалась.
И внезапно, к ее изумлению, пока она плакала, Имрат опустила свою прекрасную голову, старательно отводя рог в сторону, и нежно толкнула ее носом. Этот жест, совершенно неожиданный, открыл последние шлюзы в сердце Ким. Она посмотрела сквозь слезы на Тэйбора и увидела, как он кивнул, давая разрешение. Тогда она обвила руками шею великолепного создания, которое призвала и которому приказала убивать, прижалась своей головой к голове единорога и позволила себе разрыдаться.
Никто их не беспокоил, никто не приближался к ним. Через некоторое время, Ким не знала, через какое, она отступила назад. И посмотрела на Тэйбора. Он улыбнулся.
– Знаете, – сказал он, – вы плачете почти так же много, как мой отец.
Впервые за много дней Ким рассмеялась, и сын Ивора рассмеялся вместе с ней.
– Знаю, – задыхаясь, сказала она. – Знаю. Разве это не ужасно?
Он покачал головой.
– Нет, если вы умеете делать то, что вы сделали, – тихо ответил он. И так же внезапно, как появилась, эта мальчишеская улыбка исчезла. Теперь заговорил всадник:
– Нам надо улетать. Я охраняю лагерь, и нас не было слишком долго.
Ким гладила шелковистую гриву. Теперь она отступила назад, и в то же мгновение видение, которое так долго ускользало от нее, плавало на грани сознания, внезапно сгустилось, и она увидела, где ей надо быть. Она посмотрела на Бальрат: он был тусклым и бессильным. Ким не удивилась. Это понимание пришло из ее души Видящей, их общей с Исанной души.
Она заколебалась, глядя на Тэйбора.
– Я хочу попросить тебя еще об одном одолжении. Согласится ли она меня отнести? Мне надо проделать долгий путь, а времени мало.
Его взгляд уже стал далеким, но ровным и спокойным.
– Согласится, – ответил он. – Вы знаете ее имя. Мы понесем вас, Видящая, куда бы вы ни направлялись.
Значит, настала пора прощаться. Она оглянулась и увидела, что три ее спутника стоят вместе неподалеку.
– А нам куда идти? – спросил Фибур.
– К Келидону, – ответила она. Пока она стояла здесь, ей многое стало понятным, и в ней росло нетерпение. – Там была битва, и именно там вы найдете армию, тех, кто уцелел.
Она посмотрела на Дальридана, который колебался, держась позади.
– Друг мой, – сказала она громко, чтобы все слышали, – ты сегодня утром сказал Фибуру слова, в которых заключается истина: во Фьонаваре сейчас не может быть изгнанников. Иди домой и верни себе свое истинное имя на Равнине. Скажи им, что тебя послала Видящая Бреннина.
На мгновение он застыл, сопротивляясь. Потом медленно кивнул.
– Мы встретимся снова? – спросил он.
– Надеюсь, – ответила Ким, шагнула вперед и обняла его, а потом и Фибура. Потом посмотрела на Брока: – А ты?
– Я пойду с ними, – ответил он. – Пока мой король не вернется домой, я буду верой и правдой служить Авену и Верховному королю. Прошу тебя, будь осторожна, Видящая. – Голос его звучал ворчливо.
Она подошла поближе и по привычке проверила сделанную ею повязку на его голове. Затем наклонилась и поцеловала его в губы.
– Ты тоже, – шепнула она. – Мой дорогой.
И в самом конце она повернулась к Руане, который ее уже ждал. Они ничего не произнесли вслух.
В своем сознании она услышала его тихий голос:
«Пусть Ткач крепко держит твою нить в руке, Видящая».
Это было именно то, что ей больше всего хотелось услышать – последнее прощение, хотя она не имела права на прощение. Она взглянула вверх, на его огромную, с белой бородой голову патриарха, в мудрые глаза, повидавшие так много. «И твою, – ответила она молча. – Твою нить, и нити твоего народа».
