утро:
— Да, мой великий господин. Наверняка не мог.
— И мы знаем, что Тетрий — трус и глупец.
На этот раз это не был вопрос. Ни канцлер, ни женщина не произнесли ни слова. Гезий дышал с трудом и пытался это скрыть. У него возникло ощущение, что в воздухе этой комнаты над пламенем свечей парят весы.
Леонт повернулся к мертвому телу под шелковой тканью на помосте.
— Они его сожгли. «Сарантийским огнем». Мы все знаем, что это означает.
Они знали. Вопрос прежде стоял так: признается ли когда-нибудь в этом Леонт сам себе? Гезию ответ представлялся отрицательным до тех пор, пока эта женщина — другая высокая светловолосая женщина с голубыми глазами — не пришла и не изменила все. Она предложила канцлеру поговорить с новым императором, сообщила, что нужно сказать. Он собирался это сделать, ведь терять ему было совершенно нечего, — и тут новый император пришел сам. Бог — таинственный, непознаваемый, непостижимый. Как могут люди не преисполниться смирения?
Леонт, играя мускулами под туникой, подошел к возвышению, где лежал Валерий Второй, закутанный с ног до головы в пурпурный шелк. Канцлер знал, что под тканью в скрещенных руках он держит солнечный диск: он сам поместил его туда, а также монеты на глаза Валерия.
Леонт несколько секунд стоял между высокими свечами, глядя вниз, а затем быстрым яростным движением сорвал ткань с тела покойника.
Женщина поспешно отвела глаза от открывшегося ужасного зрелища. Канцлер тоже, хотя он уже сегодня это видел. Только новопомазанный император Сарантия, участник полусотни сражений, видевший смерть в стольких формах и обличиях, смог вынести это зрелище. Как будто, думал Гезий, мрачно глядя в мраморный пол, ему оно было необходимо.
В конце концов они услышали, как Леонт снова набросил саван, прикрыв покойника как подобает.
Он отступил назад. Вздохнул. Последняя гирька решительно опустилась на чашу парящих в воздухе весов.
Леонт сказал голосом, не допускающим возможности сомнения, ошибки:
— Грязное и чудовищное преступление перед лицом Джада. Он был помазанником божьим, великим и святым. Канцлер, прикажи найти Тетрия Далейна, где бы он ни был, и доставить сюда в оковах для казни. И прикажи привести ко мне сюда, в этот зал, женщину, которая была моей женой, чтобы она могла в последний раз взглянуть на дело рук своих сегодня ночью.
«Которая была моей женой».
Гезий вскочил так быстро, что у него на мгновение закружилась голова. Он поспешно вышел через ту же внутреннюю дверцу, ^которую вошел император. Мир уже изменился и теперь снова менялся. Ни один человек, каким бы мудрым он ни был, никогда не посмел бы утверждать, будто знает, что готовит ему будущее.
Он закрыл за собой дверь.
Двое остались одни, с мертвецом и свечами и с золотым деревом в комнате, предназначенной для рождения и смерти императоров.
Гизелла, все еще стоя на коленях, смотрела снизу вверх на стоящего перед ней мужчину. Они оба молчали. Какое-то чувство переполняло ее до краев, чувство настолько сильное, что оно было близким к боли.
Он шевельнулся первым, подошел к ней. Она поднялась только тогда, когда он протянул руку и помог ей, и она прикрыла глаза, когда он поцеловал ее ладонь.
— Я не хочу ее убивать, — прошептал он.
— Конечно, нет, — ответила она.
И крепко, очень крепко зажмурилась, чтобы он не заметил того, что сверкнуло в ее глазах в то мгновение.
Необходимо было заняться сложными вопросами бракосочетания и императорского наследования, а также другими бесчисленными деталями закона и веры. Необходимо было организовать умерщвление, соблюсти формальные процедуры. Предпринятые (или непредпринятые) шаги в начале царствования могут еще долго его определять.
Почтенный канцлер Гезий, утвержденный снова в своей должности в ту же ночь, занимался всеми этими делами, включая умерщвление.
Для соблюдения необходимых протоколов потребовалось некоторое время. Поэтому императорская коронация на Ипподроме состоялась только через три дня. В то утро, ясное и благоухающее, в катизме, перед собравшимися ликующими жителями Сарантия — более восьмидесяти тысяч человек кричали во все горло — Леонт Золотой принял имя Валерия Третьего, смиренно отдавая почести своему предшественнику, и увенчал короной свою золотую императрицу, Гизеллу, которая не сменила имени, данного ей ее великим отцом при рождении в Варене. Таким образом, она осталась под этим именем в истории, когда деяния их совместного царствования были отражены в хрониках.
