Он поднялся к себе. Там ждала Ширин.
Он еще не со всеми простился должным образом.
Он закрыл за собой дверь. Она сидела на кровати, закинув ногу на ногу. Образы рождают образы. На этот раз — никакого кинжала. Не та женщина.
— Уже очень поздно, — сказала она. — Ты трезв?
— Вполне, — ответил он. — Мы долго гуляли.
— С Каруллом?
Он покачал головой.
— Мы почти на руках отнесли его домой к Касии.
Ширин слегка улыбнулась:
— Он не понимает, что праздновать, а что оплакивать.
— Это почти что так. Как ты вошла?
Она удивленно подняла брови:
— Мои носилки ждут у дороги. Разве ты не видел? Как я вошла? Постучала в дверь. Один из твоих слуг открыл ее. Я сказала, что мы еще не попрощались и что я могу подождать твоего возвращения. Мне позволили подняться сюда. — Она показала на стоящий рядом бокал вина. — Слуги были внимательны. Как сюда попадают большинство твоих гостей? Ты что, решил, что я влезла в окно, чтобы соблазнить тебя во сне?
— Я не такой счастливчик, — пробормотал он. И сел на стул у окна. Он почувствовал, что ему необходимо сесть.
Она поморщилась:
— Мужчины лучше, когда они не спят, в большинстве случаев. Хотя я могла бы утверждать и обратное о некоторых из тех, кто присылает мне подарки.
Криспину удалось улыбнуться. Данис висела на шнурке на шее у Ширин. Они пришли вдвоем. Будет трудно. В эти последние дни все трудно.
Он не мог бы ясно объяснить, почему эта встреча для него трудна, и это само по себе было проблемой.
— Пертений снова досаждает тебе? — спросил он.
— Нет. Он уехал с войском. Ты должен это знать.
— Я не слежу за передвижениями каждого. Уж прости меня. — Его голос прозвучал более резко, чем он хотел.
Она сердито посмотрела на него.
— Она говорит, что ей хочется тебя убить, — в первый раз заговорила Данис.
— Скажи это сама, — огрызнулся Криспин. — Не прячься за птицей.
— Я и не прячусь. В отличие от некоторых. Просто... невежливо произносить такие вещи вслух.
Он невольно рассмеялся. Этикет полумира.
Нехотя, но она тоже улыбнулась.
Они немного помолчали. Он вдыхал ее аромат в своей комнате. Две женщины в мире душились этими духами. Скорее всего, теперь уже одна, вторая мертва или до сих пор прячется.
— Я не хочу, чтобы ты уезжал, — сказала Ширин
Он молча смотрел на нее. Она вздернула маленький подбородок. Он уже давно решил, что черты ее лица приятны, но в спокойном состоянии ничем не привлекают внимания. Именно тогда, когда на ее лице отражаются чувства — веселье, боль, гнев, печаль, страх — все эти чувства, лицо Ширин оживает, ее красота привлекает внимание, вызывает восхищение и порождает желание. Так же, как и при движении, ее грация танцовщицы, когда гибкость — это невысказанный намек на то, что чувственные желания, почти всегда тайные, могут получить удовлетворение. Она была созданием, которое невозможно изобразить при помощи вида искусства, не передающего движения.
— Ширин, — сказал он, — я не могу остаться. Сейчас не могу. Ты знаешь, что случилось. Ты назвала меня лжецом и идиотом за то, что я попытался... преуменьшить значение событий во время нашей прошлой встречи.
— Это Данис назвала тебя идиотом, — поправила она его, потом снова замолчала. Теперь настала ее очередь смотреть на него в упор.
Прошло долгое мгновение, и Криспин сказал, воплотив мысль в слова:
— Я не могу просить тебя поехать вместе со мной, дорогая.
Подбородок еще немного вздернулся вверх. Она не произнесла ни слова. Ждала.
— Я... я думал об этом, — пробормотал он.
— Хорошо, — сказала Ширин.
— Я даже не знаю, останусь ли в Варене и что буду делать.
— А! Тяжелая жизнь скитальца. Которую женщина не может разделить с тобой.
