– Что «это», черт бы тебя побрал?
– Ты читала в детстве сказки? Тогда вспомни принцессу Несмеяну. Именно в нее ты должна превратиться.
21
Со временем раны на сердце заживут, думала Джини, опершись на локоть и разглядывая лицо Паскаля. Он все еще крепко спал, но и часы показывали всего-то шесть утра. Его темные волосы разметались по лбу, сон расслабил черты лица, стер с них напряженность. Джини рассматривала все то, что она так любила: эти брови, скулы, рот. На закрытые глаза Паскаля упал солнечный луч. Он поморщился, но продолжал спать. Джини склонилась еще ниже и рассматривала его со смешанным чувством ревности и наслаждения. Проснется ли он, если его поцеловать – хотя бы легонько? – думалось ей.
В итоге Джини решила воздержаться. Ей хотелось, чтобы все в это утро было идеально, а нужно было еще кое-что приготовить. Женщина очень осторожно поднялась с постели и, встав возле балюстрады, стала смотреть вниз – на их чудесную комнату-студию с высоченными потолками, огромным, выходящим на север окном и шторами, подсвеченными снаружи солнцем.
Они с Паскалем вернулись в Лондон всего два дня назад, и об этом еще никто не знал. Наверное, они поступили правильно, не сообщив никому о своем приезде, подумала Джини. Так или иначе, в эти выходные большинство их общих друзей окажутся за городом – на крестинах дочери Макса и Шарлотты. Звонить им наверняка никто не станет, слишком уж долго они находились за границей – целых три месяца. Все это вместе позволит им побыть наедине друг с другом хотя бы еще несколько дней. Они были предоставлены самим себе, и это ощущение пьянило – так, словно им двоим принадлежал весь город. Не удержавшись, Джини радостно прижала руки к груди, словно пытаясь удержать внутри себя затопившее ее счастье. Майский день, думала она, чудесный майский день, в который будет светить солнце и с легчайшим теплым ветерком в высокую арку этого окна вплывет новая жизнь для них обоих. Майский день. Утихает боль в сердце. Наконец-то приходят счастье и новая жизнь.
Джини спустилась по ступеням в нижнюю комнату и стала неторопливо прибираться. Сегодняшний день должен быть совершенен. Она выкинула вчерашние газеты, аккуратно расставила на полках книги, которые листала накануне, и сложила свитер, небрежно брошенный вчера Паскалем. Затем, повинуясь внезапному импульсу, снова расправила свитер и прижалась лицом к его складкам. От мягкой шерсти отчетливо исходил запах его кожи и волос, и это наполнило женщину безотчетным счастьем. Я была права, все мои предсказания сбылись, твердила Джини, вновь складывая свитер. Хотя время от времени Роуленд Макгуайр все еще посещал ее мысли, она внушала себе, что ей удалось окончательно излечиться от него.
Она и Паскаль были близки, очень близки к катастрофе, но, когда до нее оставались считанные дюймы, им все же удалось ее избежать. Это было непросто. Сколько раз в Париже и ей, и Паскалю казалось, что все уже кончено. Но всегда что-то – то ли их стойкость, то ли воля Всевышнего – спасало их. И сегодня, сейчас Джини ощущала себя счастливой. Возможно, она не заслужила этого счастья, однако оно было даровано ей с невиданной щедростью.
Я – дважды благословенная, подумала Джини и, не сдержавшись, сделала радостный пируэт, а затем натянула свитер Паскаля прямо на свою тонкую ночную рубашку. Ей хотелось ощущать запах его тела постоянно. Джини прошла в кухню и мечтательно, не понимая, что делает, начала возиться с посудой. Вытащила поднос. Зачем? Может, положить на него цветок? Чушь какая! Но все же сейчас ее занимала каждая деталь. Ей хотелось, чтобы они с Паскалем навсегда запомнили это утро: прекрасный завтрак на прекрасном подносе и прекрасное начало прекрасного дня.
– Ну что за великолепный денек! – воскликнул кто-то, когда, открыв заднюю дверь дома Фландерсов, Роуленд окунулся в свежесть майского утра. Он замер, ощутив прилив раздражения. Было всего семь часов, и в такую рань он не ожидал встретить в саду Макса кого-то еще. Специфический акцент, прозвучавший в голосе, наполнил душу Роуленда нехорошим предчувствием. Он оглянулся: сначала – налево, затем – направо. Никого.
– Да, отличный! – несколько растерянно откликнулся он.
– Прекрасный день для прогулки, – поддержал его голос. На сей раз Роуленду удалось определить, что он доносился из-за аккуратно подстриженного тисового дерева. – Не станете возражать, если я к вам присоединюсь?
Роуленд возражал, да еще как! Он быстрым шагом направился в противоположном направлении, обогнул живую изгородь и нырнул в своеобразный тоннель, образованный переплетенными ветвями каких- то низкорослых деревьев, усыпанных золотистыми цветами. Однако в тот момент, когда он поздравил себя со счастливым избавлением, рядом с ним выросла смехотворная фигура Маркова.
– Прекрасная мысль, – заговорил тот голосом, в котором угадывались насмешливые нотки, – прогуляться перед завтраком чудесным майским утром по английским просторам! Лицо обдувает ветер, ты бодро идешь вдоль гряды холмов… Или, наоборот, неспешно прогуливаешься вдоль излучины реки.
Роуленд смерил Маркова презрительным взглядом. Что случилось с Шарлоттой и Максом? С ума они, что ли, сошли – приглашать на крестины дочери этого шута? Впрочем, тут, наверное, не обошлось без Линдсей. Роуленд с самого начала жалел, что приехал сюда, а теперь пожалел еще больше. Он оглядел Маркова с головы до ног. Этот несносный человек был одет в те же идиотские шмотки, что и в прошлый вечер. Штаны его, похоже, были сшиты из черного бархата, а куртка… Нет, Роуленд не мог заставить себя даже смотреть на его куртку. В ушах у Маркова были серьги, на завитых кудрях соломенного цвета – черная бейсбольная кепка козырьком назад. Глаза его, как всегда, прикрывали зеркальные солнцезащитные очки, которые он не снял даже накануне вечером во время ужина. Грозно взглянув на фотографа, Роуленд увидел в них отражение своей собственной угрюмой физиономии. Затем бросил взгляд на его белые – последний писк моды! – кроссовки и ухмыльнулся, подумав, что этот заядлый курильщик выдохнется раньше, чем они выйдут из калитки.
– Нет, – ответил он, – я иду вон туда. – И указал в сторону далеких холмов. – Конечно, пойдемте вместе, если желаете, но я хочу сразу предупредить вас: там – довольно крутой подъем и, вероятнее всего, очень грязно.
– Не беспокойтесь, – вяло махнул рукой Марков, – надеюсь, я от вас не отстану. Я люблю пешие прогулки. Дома… Я, кстати, родом из Калифорнии. Вы об этом не знали?
– Догадывался.
– Ну так вот, дома… Знаете, куда я ходил? Может, слыхали о Йосемите? [52]
– Не только слышал, но и сам там бывал, причем не раз.
