– Вам придется найти охранников-предателей и казнить их.
– Это несложно, командующий. Вероятно, это произойдет также и в другом случае.
– Если я умру в этой комнате?
Первый министр кивнул головой.
– Кто-то всегда должен быть виновным, – помолчав еще мгновение, он встал, и Дайянь тоже. Сень посмотрел на стол, на чашки с вином. Сказал:
– Мне сказали, что это безболезненно. И будет быстрее, если выпить две чашки.
Он повернулся, не ожидая ответа. У двери он снял свою верхнюю одежду, подбитую мехом, с капюшоном, и бросил ее на лежанку.
Он поколебался, потом обернулся в последний раз.
– Вот что еще я считаю. Если бы мы с ними сражались, была бы кровь и война, голод и пожары. На протяжении многих поколений. Этот мир, эта необходимость отдать так много, тяжелы, как смерть, но дети и старики не погибают. Наша жизнь принадлежит не только нам.
Он вышел из камеры.
Кажется, он остался один. Он не знал, сколько прошло времени. Он сидел на скамье, спиной к окну, поставив локти на стол. Ладонями прикрывал глаза. Он словно ослеп, у него кружилась голова – такие чувства испытывает человек, получивший удар по голове. Ему досталось много таких ударов – дома от брата, в годы жизни на болотах, в сражениях. Он убрал с глаз волосы и огляделся. Дверь слегка приоткрыта, на столе две чашки с вином, на погасшей жаровне фляга. На постели подбитая мехом верхняя одежда.
Кажется, фейерверки закончились. «Должно быть, уже очень поздно», – подумал он. Он потер глаза. Подошел к окну со скамейкой, встал на нее и посмотрел вниз. Из города внизу еще доносились звуки, но Западное озеро лежало темное под звездами.
Он сошел со скамейки. Его била дрожь. Он осознал, что по-настоящему потрясен, выбит из колеи, так как ему казалось, что в камере есть свет, и он идет не от лампы. Он подумал о призраках, о мертвых.
Говорят, что лисы-духи способны светиться собственным светом, гореть, если хотят, что так они завлекают путников по ночам. И это же свойственно некоторым призракам, говорят, их свет серебристо-белый, похожий на лунный. Сегодня ночью нет луны. Он вспомнил о дайцзи в Ма-вае. Если бы он пошел с ней, возможно, он бы остался жив и вернулся в другое время, не в это, не к этим двум чашкам вина на столике.
Он внезапно вспомнил рассказы о том, что некоторые, когда перед ними распахиваются высокие двери, перед тем, как перейти туда, видят свет другого мира, того, куда они отправляются.
Двери. Дверь камеры открыта, как и дверь дальше по коридору, так сказал Хан Сень. Вот накидка с капюшоном, чтобы скрыть его. Он знает, как уйти из города. Каждый разбойник, если хоть чего-то стоит, знает, как это сделать.
Он посмотрел на две чашки с вином. «Две сразу – быстрее», – сказал Сень. «Наша жизнь принадлежит не только нам», – сказал он.
Неплохой человек. Хороший, приходится признать. Он знал хороших людей. Он вспомнил о своих друзьях, о ветре в лицо на скаку, об ожидании рассвета и сражения, о бьющемся в такие моменты сердце. Вкус хорошего вина. Даже плохого вина иногда. Бамбуковый лес, лучи солнца сквозь листья, бамбуковый меч. Руку матери в своих волосах.
Может ли жить человек, если откажется от самого себя? А если он попытается это сделать, и его в конце концов найдут? Что произойдет тогда? Погибнет ли все? Станет ли ложью? Но разве человек, ставший разбойником, не может спрятаться в такой большой стране, какой до сих пор остается Катай, даже потеряв так много? Он подумал о Катае. Перед его мысленным взором возник образ огромной империи, будто он летел над ней, подобно богу, среди звезд, и видел землю далеко внизу, потерянные реки и горы, которые, может быть, когда-нибудь снова обретут.
Потом он подумал о Шань, о найденной женщине, потрясающей незаслуженной, настоящей, и о любви. Даже здесь и сейчас он слышал ее голос. Иногда в мире есть нежность.
В конце он подумал об отце. Далеко-далеко на западе, дома. Там, где начинались все реки. Он так давно его не видел. Мечты могут увести мужчину из дома. Честь и долг, гордость и любовь, он думал о них. «Ты старался в жизни поступать правильно», – подумал он. Он взял ближайшую к нему чашку.
Тело Жэнь Дайяня так и не нашли. Это должно было сделать невозможным создание его усыпальницы, культа, чего-то такого, что могло бы помешать двору и его намерениям в этом вопросе.
Но отсутствие тела может также вызвать появление легенд, сказаний, так как у нас свои потребности и желания в отношении героев. И поэтому появились гробницы и алтари по всему Катаю, – со статуями командующего – на коне или стоящего с мечом. Часто у этих гробниц была также статуя стоящего на коленях человека в оковах, склонившего голову: Хан Сеня, злого первого министра, который убил героя (прислал яд, или убийцу с кинжалом) против воли и желания светлейшего императора Чжицзэна, основатели и спасителя Южной двенадцатой династии.
Из поколения в поколение люди, приходящие к этим усыпальницам, чтобы почтить память главнокомандующего Жэня или просить его дух помочь разрешить их собственные проблемы, плевали на коленопреклоненную фигуру Хан Сеня.
История не всегда добра и справедлива.
В центре легенд о Жэнь Дайяне лежала история о том, как командующий встретился с дайцзи и как он устоял против нее из чувства долга и преданности империи, а она заклеймила его словами его верности Катаю.
