Джеану снова охватил гнев.
— А когда вы выучили язык ашаритов? — спросила она. Он снова легко перешел на этот язык.
— Я некоторое время жил в Аль-Рассане. Когда отец отправил принца Раймундо в ссылку за множество прегрешений, в основном воображаемых, он провел год в Силвенесе и Фезане, а я отправился на юг вместе с ним.
— Вы жили в Фезане?
— Какое-то время. Почему вас это так удивляет?
Она промолчала. В самом деле, это не было так уж необычно. Многие десятилетия, если не столетия, семейная вражда правителей-джадитов Эспераньи с их родственниками часто вынуждала знатных людей и их свиту искать убежища и наслаждений в Аль-Рассане. А во времена Халифата немало знатных ашаритов также считали разумным уехать подальше от длинной руки Силвенеса и пожить среди всадников севера.
— Не знаю, — наконец-то ответила она на его вопрос. — Наверное, потому, что должна была вас запомнить.
— Семнадцать лет назад? Вы тогда были совсем ребенком. Мне кажется, я вас один раз видел, если только у вас нет сестры, на базаре, в палатке вашего отца. У вас нет причин меня помнить. Мне было примерно столько же лет, сколько теперь юному Альвару. И опыта у меня было примерно столько же.
Упоминание о юном воине кое о чем ей напомнило.
— Альвар? Тот, кто взял к себе в седло Веласа? Когда вы собираетесь объяснить ему шутку со стременами, которую вы с ним сыграли?
Последовало короткое молчание, пока до него дошло. Потом Родриго громко рассмеялся.
— Вы заметили? Какая умная! Но откуда вам известно, что это шутка?
— Догадаться было не так уж сложно, — ответила она, намеренно повторяя его фразу. — Он скачет, задрав колени почти до талии. Так же разыгрывают рекрутов-новичков в Батиаре. Хотите искалечить парня?
— Конечно, нет. Но он немного более самоуверен, чем вы думаете. Не мешает его чуточку приструнить. Я намеревался позволить ему опустить ноги, перед тем как мы завтра войдем в город. Если хотите, можете сегодня стать его спасительницей. Он и так уже очарован вами, вы заметили?
Она не заметила. Джеана никогда не придавала слишком большого значения подобным вещам.
Родриго Бельмонте резко сменил тему разговора:
— Вы упомянули о Батиаре? Вы там учились? У сэра Реццони в Соренике?
Она снова была сбита с толку.
— А потом полгода в университете в Падрино. Вы знаете там всех врачей?
— Большинство хороших врачей знаю, — сухо ответил он. — Это часть моей профессии. Подумайте, доктор. У нас на севере очень не хватает обученных лекарей. Мы умеем убивать, но мало знаем о лечении. В начале вечера я задал вам серьезный вопрос, а вовсе не праздный.
— Как только я приехала? Вы не могли знать, хороший я лекарь или нет.
— Дочь Исхака из Фезаны? Неужели я не столь образован, чтобы позволить себе высказать предположение?
— Уверена, что прославленный Капитан Вальедо может позволить себе все, что угодно, — колко ответила Джеана. Она чувствовала себя в невыгодном положении: этот человек слишком много знал. Он был чересчур умен; воины-джадиты должны быть совсем не такими.
— Не все, что угодно, — ответил он преувеличенно грустным тоном. — Моя дорогая жена — вы не знакомы с моей дорогой женой?
— Конечно, нет, — огрызнулась Джеана. «Он играет со мной».
— Моя дорогая жена наложила строгие ограничения на мое поведение вдали от дома. — Его тон делал значение этих слов слишком ясным, хотя подобное предположение — насколько она знала северян — было весьма маловероятным.
— Как это тяжело для солдата. Наверное, она очень грозная женщина.
— Так и есть, — с чувством подтвердил Родриго Бельмонте.
Но что-то, — какой-то нюанс, новый оттенок значения — возник в ночи, пусть даже окрашенный шуткой. Джеана внезапно осознала, что они сейчас одни в темноте, его люди и Велас остались далеко позади, а до лагеря еще далеко. Она сидит вплотную к нему, ее бедра прижаты к его бедрам, а ее руки крепко обнимают его за талию. Она с трудом подавила желание отпустить его и сменить позу.
— Извините, — после короткого молчания сказал он. — Сегодня ночью шутить не стоило, и теперь я вас смутил.
Джеана ничего не ответила. Кажется, независимо от того, говорит она или молчит, этот человек читает ее мысли, будто ярко освещенный свиток.
Ей пришла в голову одна мысль.
— Скажите, — твердо произнесла она, игнорируя его замечание, — если вы некоторое время жили здесь, почему вам тогда в лагере понадобилось спрашивать, что горит? Орвилья находится на одном и том же месте уже пятьдесят лет, даже больше.
Она не могла видеть его лица, конечно, но почему-то знала, что он улыбается.
— Хорошо, — в конце концов ответил он. — Очень хорошо, доктор. Я теперь буду еще больше огорчен, если вы откажетесь от моего
