И когда юный шестнадцатилетний полковник подошел, она сказала:
— Филипп, здесь твоя кузина де Сансе. Проводи ее к танцующим. В компании молодых людей ей будет куда веселее, чем с нами.
Не дожидаясь приглашения, Анжелика встала. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, и это злило девушку. Юный сеньор смотрел на свою мать, не скрывая возмущения. Его взгляд, казалось, говорил: «Как вам только в голову пришло навязать мне общество безвкусно одетой девчонки?»
Однако по выражению лиц окружающих он, должно быть, понял, что произошло нечто из ряда вон, и, протянув Анжелике руку, тихо проговорил сквозь зубы: «Ну идемте же, кузина».
Она вложила свои маленькие пальчики, изящество которых не замечала, в раскрытую ладонь Филиппа. Молча, он повел ее к входу в галерею, где пажи и молодые люди их возраста могли развлекаться в свое удовольствие.
— Дорогу! Дорогу! — внезапно закричал он. — Друзья, позвольте представить вам мою кузину, баронессу Унылого Платья.
Послышался громкий смех, и их тут же окружила толпа молодых пажей. Юноши щеголяли в забавных пышных панталонах гораздо выше колена. Тощие длинные ноги подростков смешно торчали из туфель на высоких каблуках, напоминая ходули.
«Если на то пошло, я в своем печальном платье не более смешна, чем они в панталонах, больше похожих на тыкву», — подумала Анжелика.
Она, возможно, и пожертвовала бы еще толикой самолюбия, чтобы постоять рядом с Филиппом, но тут один из мальчиков спросил:
— Мадемуазель, вы умеете танцевать?
— Немного.
— Правда? А какие танцы?
— Буре, ригодон, хороводы.
— Ох-хо-хо! — расхохотались молодые люди. — Филипп, что за птичку ты к нам привел! Идемте, идемте, господа, вытянем жребий. Кому посчастливится танцевать с нашей пастушкой? Куда подевались любители буре? Ха-ха-ха!
Резким движением Анжелика вырвала руку из руки Филиппа и убежала.
Она бежала по заполненным слугами и вельможами просторным залам, по холлу, выложенному мозаикой, и где на бархатных подстилках спали собаки. Она искала отца, но главное, старалась не заплакать. Все происходящее того не стоило. Надо забыть этот день как безумный причудливый сон. Всяк сверчок знай свой шесток. Анжелика вспомнила мудрые наставления тетушки Пюльшери и решила, что наказана за тщеславные мечты, которые попыталась осуществить, отозвавшись на предложение маркиза дю Плесси.
Наконец, пробегая мимо маленького удаленного салона, она услышала немного раздраженный голос маркиза.
— Нет! И еще раз нет! Вы совершенно ничего не понимаете, мой бедный друг, — громко говорил он с отчаянием в голосе. — Вы полагаете, нам, дворянам, у которых столько трат и расходов, просто получить освобождение от пошлин? К тому же ни я сам, ни принц Конде не вправе давать вам такое разрешение.
— Я лишь прошу вас выступить в качестве моего адвоката перед сюринтендантом финансов мессиром де Треманом, которого вы знаете лично. Ведь он тоже останется в выигрыше. От него требуется только освободить от подорожных пошлин четверть моих мулов и слитков свинца, чтобы я смог спокойно добраться из Пуату до океана. Взамен военное интендантство короля сможет покупать оставшийся товар по первоначальной цене, и его величеству не придется приобретать свинец и серебро по официальным тарифам. Ведь для страны выгоднее иметь дело со своими, проверенными поставщиками, чем связываться с иностранцами. Например, чтобы управляться с тяжелой артиллерией, у меня есть прекрасные сильные мулы с внушительными крупами…
— От ваших слов несет потом и навозом, — возразил маркиз, с отвращением поднося руки к носу. — Я спрашиваю себя, до какой степени вы можете погрязнуть во всей этой, с позволения сказать, торговле, не уронив чести дворянина.
— Торговля — пусть так, но мне надо жить! — ответил Арман де Сансе с решимостью, которая порадовала Анжелику.
— А мне? — вскричал маркиз, простирая руки к небу. — Вы думаете, я не испытываю трудностей? Еще как испытываю, но до сего дня смиренно удерживал себя от всякой работы, присущей простолюдину и способной опорочить дворянина.
— Кузен мой, ваши доходы не сопоставимы с моими. Можно сказать, что я живу в нищете, не получая никакой помощи от короля и страдая от притеснений ростовщиков из Ньора.
— Знаю, знаю, мой храбрый Арман. Но вы никогда не спрашивали себя, как я, придворный, занимающий две серьезные должности, поддерживаю в более и менее сносном состоянии свое материальное положение? Уверен, что не спрашивали! Ну так вот! Знаете ли вы, что мои траты во много раз превышают мои доходы? И это, учитывая доходы от моих владений дю Плесси, доходы моей жены в Турене, должность офицера королевской палаты — примерно сорок тысяч ливров — и главы военного лагеря Пуату. В общей сложности где-то сто шестьдесят тысяч ливров в год…
— Хм, я бы вполне удовольствовался десятой частью, — сказал барон.
— Секундочку, мой дорогой деревенский кузен. Да, у меня сто шестьдесят тысяч ливров дохода. Но знайте, что траты моей жены, полк сына, парижский отель, проживание в Фонтенбло, постоянные переезды вслед за королевским двором, проценты по закладным, приемы, наряды, экипажи, слуги и так далее обходятся мне в триста тысяч ливров.
— То есть, за год ваши расходы превышают доход на сто сорок тысяч ливров?
