Около восьми часов утра карета с облезлой позолотой, принадлежащая мадемуазель Атенаис де Тонне-Шарант, остановилась у дома прокурора. Подруга Ортанс оказалась красивой, яркой девицей: золотистые волосы, розовые щеки, перламутровый лоб, украшенный мушкой. Голубое платье, которое ей дала Анжелика, удивительно сочеталось с ее немного навыкате, но живыми и умными глазами цвета сапфира.
Она мельком поблагодарила Анжелику, хотя на ней было не только ее платье, но и великолепное бриллиантовое ожерелье, тоже одолженное Анжеликой.
Мадемуазель Атенаис де Тонне-Шарант де Мортемар жила в убеждении, что все
— ее должники и оказать ей услугу — для каждого большая честь. Семья ее была бедной, но Атенаис считала, что их старинный дворянский род стоит любого богатства. Брат и сестра ее, судя по всему, были о себе столь же высокого мнения. Все трое обладали бьющей через край энергией, насмешливым умом, страстным характером и тщеславием, что делало их весьма приятными и в то же время весьма опасными собеседниками.
Все жизнерадостное общество уселось в карету, которая покатила по запруженным людьми улицам, мимо домов, украшенных цветами и гобеленами. Всадники и вереницы экипажей с трудом пробивали себе путь сквозь толпу, которая становилась все гуще, к Сент-Антуанским воротам, откуда должно было начаться торжественное шествие.
Придется сделать крюк, чтобы заехать за бедняжкой Франсуазой, — сказала Атенаис. — Сейчас это будет нелегко.
— О боже, избавь нас от вдовы скрюченного Скаррона! — воскликнул ее брат.
Он сидел рядом с Анжеликой и бесцеремонно прижимался к ней. Сославшись на жару, она попросила его отодвинуться.
— Я обещала Франсуазе взять ее с собой, — настаивала Атенаис. — Она милая женщина, и с тех пор, как умер ее калека супруг, у нее так мало развлечений! Я даже думаю, что она уже сожалеет о том, что его нет.
— Еще бы! Пусть он был уродом, но он давал в дом деньги. Вдовствующая королева назначила ему пенсию.
— А когда Франсуаза вышла за него замуж, он уже был калекой? — спросила Ортанс. — Эта пара всегда вызывала мое любопытство.
— Да, он уже тогда был скрюченный. Он взял ее девочкой, чтобы она ухаживала за ним. Она была сиротой, ну и согласилась. Ей было пятнадцать лет.
— Вы думаете, она действительно согласилась? — спросила младшая из сестер.
— Кто знает… Ведь Скаррон повсюду кричал, что ревматизм лишил его всего, кроме языка и еще одного… Ну, вы сами понимаете… Наверняка он научил ее всяким штучкам. Ведь он был такой развратник! А потом, ей-богу, у них бывало столько народу, что какой-нибудь статный сеньор должен же был взять на себя труд поразвлечь ее. Называли де Вийарсо.
— Надо признать, — сказала Ортанс, — что хотя госпожа Скаррон красавица, она всегда держалась очень скромно. Не отходила от кресла на колесиках, в котором сидел муж, помогала ему устроиться поудобнее, подавала целебные отвары. И вместе с тем она образованная женщина, умеет прекрасно вести беседу.
Вдова ожидала их на тротуаре около невзрачного дома.
— Боже мой, какое платье! — прошептала Атенаис, прикрывая ладонью рот. — Юбка совсем вытерта.
— Почему же вы ничего не сказали мне? — спросила Анжелика. — Я подыскала бы что-нибудь для нее.
— Да, конечно, я как-то упустила это из виду. Франсуаза, садитесь же!
Молодая женщина грациозно поклонилась всем и села в уголок. У нее были красивые карие глаза, затенявшиеся длинными, чуть подкрашенными сиреневой краской ресницами. Уроженка Ниора, она жила в Америке, но, оставшись сиротой, вернулась во Францию.
Наконец, они без труда добрались до прямой и чистой улицы Сент-Антуан, где было уже не так многолюдно. Экипажи стояли на соседних улочках. Отель де Бове гудел словно улей. Над балконом в центре фасада был натянут малиновый бархатный балдахин, обшитый золотым и серебряным позументом и бахромой. Фасад был украшен персидскими коврами.
На пороге разодетая одноглазая старая дама, похожая на святые мощи в раке, подбоченившись, покрикивала на рабочих, которые развешивали ковры.
— А это что за мегера? — спросила Анжелика, когда они шли к отелю.
Ортанс сделала ей знак молчать, а Анжелика, прикрывшись веером, прыснула.
— Это, милая моя, хозяйка дома Катрин де Бове, по прозвищу Кривая Като. Она была камеристкой Анны Австрийской, и когда нашему юному королю пошел пятнадцатый год, королева поручила ей просветить его. Вот где кроется секрет ее богатства.
Анжелика не смогла удержаться от смеха.
— Надо полагать, ее опытность возместила отсутствие красоты.
— Пословица гласит, что для юношей и монахов нет уродливых женщин, — добавил молодой Мортемар.
Но несмотря на насмешки, все они почтительно поклонились бывшей камеристке.
Она пристально оглядела их своим единственным глазом.
— А, пуатьевенцы. Ну, ягнятки мои, не мешайте мне. Залезайте-ка побыстрее наверх, пока мои служанки не заняли лучшие места. А это кто такая? —
