— Колдун! Эй, маленький колдун! Покажи-ка свои рожки!
Анжелика с криком бросилась к сыну, обхватила его свободной рукой и, прижав к себе, вошла в кухню, где старуха, сидя у очага, чистила лук.
— Как вы могли позволить этим бездельникам мучить его?
Вдова Кордо вытерла тыльной стороной руки слезившиеся от лука глаза.
— Потише, моя милая! Я и так позаботилась о малютке, хотя вы куда-то исчезли, и я не знала, увижу ли вас когда-нибудь. Но нельзя же, чтобы он целый день морочил мне голову. Вот я и выставила его на улицу подышать свежим воздухом. А что я могу сделать, если мальчишки называют его колдуном? Разве его отец и в самом деле не сожжен на Гревской площади? Придется ему привыкать. Мой парнишка был чуть старше, когда в него начали бросать камнями и дразнить Висельником… О, какой прелестный малыш! — И старуха, отложив нож, с восторженным видом подошла полюбоваться Кантором.
В ее жалкой комнатушке Анжелику сразу охватило чувство блаженства, и, положив обоих мальчиков на кровать, она поспешила развести огонь.
— Как я рад! — повторял Флоримон, глядя на нее своими блестящими черными глазками.
Он цеплялся за ее юбку:
— Мама, ты больше не уйдешь?
— Нет, мое сокровище. Посмотри, какого красивого братика я тебе принесла.
— А я его не люблю, — сразу же объявил Флоримон и ревниво прижался к ней.
Анжелика распеленала Кантора и поднесла его поближе к огню. Малыш потянулся и зевнул.
Боже! Каким чудом, несмотря на все страдания, смогла она родить такого пухленького ребенка!
Несколько дней Анжелика прожила в Тампле довольно спокойно. У нее еще было немного денег, и она надеялась на скорое возвращение Раймона.
Но однажды после полудня ее вызвал к себе бальи Тампля, в обязанности которого входил полицейский надзор за этим привилегированным островком Парижа.
— Дочь моя, — объявил он напрямик, — от имени господина великого приора я должен сообщить, что вам необходимо покинуть Тампль. Как вы знаете, он принимает под свое покровительство только тех, чья репутация не может нанести урона чести его маленького княжества. Итак, вы должны отсюда выехать.
Анжелика хотела было спросить, в чем ее упрекают, потом подумала, что лучше просто пойти и броситься в ноги герцогу Вандомскому, великому приору. Но тут вдруг она вспомнила слова короля: «Я не желаю больше слышать о вас!»
Значит, здесь знали, кто она! И может быть, даже опасались ее… Она поняла, что бессмысленно просить поддержки у иезуитов. Они честно помогали ей, пока было что защищать. Но теперь игра проиграна. Те, кто, как Раймон, скомпрометировали себя причастностью к этому темному делу, должны быть удалены.
— Хорошо, — сказала Анжелика, стиснув зубы. — Я покину Тампль до наступления темноты.
— Я знаю, что вы заплатили за комнату вперед, — сказал бальи, вспомнив о деньгах, которые она дала ему в день прихода Куасси-Ба. — Вас освободят от «выездного денье».
Вернувшись к себе, Анжелика сложила свои немудреные пожитки в небольшой кожаный сундук, тепло закутала обоих детей и усадила их рядом с вещами на тачку, которая уже сослужила ей службу при переезде в Тампль.
Вдова Кордо была на рынке. Анжелика оставила ей на столе немного денег.
«Когда я буду побогаче, я вернусь сюда и отблагодарю ее щедрее», — подумала она.
— Мама, мы идем гулять? — спросил Флоримон.
— Мы возвращаемся к тете Ортанс.
— И увидим Бабу? — Так он называл Барбу.
— Да.
Мальчик захлопал в ладоши. По дороге он с восхищением глазел по сторонам.
Толкая впереди себя тачку, Анжелика шла по мостовой, где жидкая грязь смешалась с талым снегом, и с любовью смотрела на личики своих детей, прижавшихся друг к другу под одеялом, в которое она завернула их. Мысли о судьбе этих двух таких еще хрупких существ не давали ей покоя.
Небо над крышами было чистое, тучи исчезли. Наверно, ночью не будет заморозков, потому что в последние дни потеплело, и бедняки, у которых нечем топить, должно быть, воспрянули духом.
На улице Ада в квартале Сен-Ландри Барба радостно вскрикнула, увидев Флоримона. Малыш протянул к ней ручонки и горячо поцеловал.
— Господи, ангелочек ты мой! — бормотала служанка.
У нее дрожали губы, а широко раскрытые глаза наполнились слезами. На Анжелику она посмотрела как на привидение. Наверно, она невольно сравнила эту женщину с суровым, осунувшимся лицом, одетую беднее, чем она сама, с той роскошной дамой, которая постучалась в этот дом несколько месяцев
