свете над шитьем в больших пустых комнатах замка Монтелу. Заявляя, что Анжелика — «сама непоследовательность», Ортанс тем не менее ценила то, что сестра составляла ей компанию, пока сама она сидела у окна и вышивала или чинила одежду.
Но, как и раньше, в Анжелике вспыхивала непреодолимая потребность броситься вон из дома, хотя она и гасила ее усилием воли, упрекая себя за то, что сама приближается к подкарауливавшей ее непонятной опасности.
Однажды в полдень, спускаясь по лестнице, она заметила в вестибюле старого дядюшку, который, пошатываясь и опираясь на трость, подошел к входной двери и, украдкой оглядевшись по сторонам, отодвинул задвижку.
Она подошла к нему и взяла под руку, помогая переступить порог.
— Я хочу выйти, — с подозрением глядя на нее, проговорил старик.
— Видит Бог, я не собираюсь мешать вам, месье. Я бы тоже хотела выйти, да боюсь заблудиться, оказавшись в Париже без сопровождения. Не согласитесь ли вы быть моим проводником?
Они пустились в путь, держась под руки, и Анжелика чувствовала облегчение оттого, что она не одна и не привлекает лишних взглядов. Этот немощный спутник позволил ей смешаться с толпой, которая на этой узкой улице за собором была особенно плотной. Здесь она была просто молодой женщиной, сопровождающей старика в его ежедневной прогулке.
После нескольких шагов дядя перестал скрывать свое удовлетворение. С тех пор как стали сказываться возраст и слабость, ему пришлось отказаться от удовольствия погреться на солнце во время коротких прогулок. Но сегодня ему захотелось посмотреть приготовления ко въезду короля, которые проводились на мосту Нотр-Дам, и он решился пройтись до этого места, помогая себе тростью. Предложение Анжелики пришлось как нельзя кстати. Кроме того, он радовался, что идет под руку с прелестной юной женщиной.
У моста Нотр-Дам, рядом с больницей Отель-Дьё, толпа стала еще плотнее. И пересуды распространялись быстро. Поговаривали, что обычно путь монархов идет через остров Сите с последующим подъемом на мост Менял, чтобы затем кортежем выйти на более широкую, идущую с севера на юг старую улицу Нор-Сюд[230], что тянется мимо величественного и нескончаемого Дворца правосудия, ступени которого в такие дни пестрят строгими черными и белыми с алым подбоем горностаевыми мантиями. Почему же в этот раз предпочли мост Нотр-Дам, выходящий к Старому рынку, с его изобилием предлагаемых торговцами цветов и трав…
Дело, несомненно, было в том, что король хотел показать молодой супруге лучшее, что имелось в городе.
И все, как коренные парижане, так и гости столицы, признавали, что мост Нотр-Дам с его шестьюдесятью восемью домами из красного кирпича, мраморными колоннами посередине, навесами магазинчиков и яркими вывесками со стороны мощенной камнем улицы, производящими такое впечатление, словно вы находитесь на твердой почве, а не над водой; его галереями, нависающими над рекой, — мост Нотр-Дам считался самым необыкновенным не только в Париже, но и во Франции, да и во всех европейских столицах. Сегодня по обоим его концам высились огромные, легкие, ярко украшенные триумфальные арки.
Арка у входа на мост была посвящена Миру и Супружеской Любви.
На ней был изображен Марс, сраженный Гименеем и обезоруженный Амуром; Меркурий и Ирида, держащие рядом портреты молодых супругов под материнским взором Юноны — Анны Австрийской. Дальше шли аллегорические пары персонажей, напоминавшие о благах счастливого союза. Честь и Плодовитость или, к примеру, Верность, несущая обручальное кольцо, и Брачный Союз с двумя сердцами, пронзенными стрелой.
Со стороны Нового рынка на главной картине был нарисован Геркулес с лицом короля и Минерва с лицом королевы, а посредник между ними, Меркурий, — кардинал Мазарини. С небес спускались святой Людовик и Бланка Кастильская, чтобы благословить молодоженов, а на земле Амуры и объединенные народы пели «Гименей! Гименей!».
На самом мосту, по всей длине улицы, где с домов сняли вывески, высились гигантские кариатиды высотой с первый этаж. На вытянутых руках они держали по одному-два медальона, «выкрашенных под бронзу», с портретами всех французских королей в порядке наследования престола, начиная с Фарамона и заканчивая Людовиком XIV. Основание моста было увито гирляндами цветов и плодов, раскрашенных весьма правдоподобно.
Ожидая возможности подобраться поближе и рассмотреть украшения, Анжелика вновь оказалась в толпе и услышала рассказ о самой ужасной катастрофе, которую когда-либо знал Париж — не считая войн и массовых убийств. Эта история была связана с первым мостом Нотр-Дам, на котором тоже стояли дома, и представляла собой одну из самых известных и страшных городских легенд, всегда заставлявшую слушателей задерживать дыхание. В преддверии нового века, точнее, в 1499 году, несколько плотников предупредили, что «некоторые сваи моста настолько износились, что вот-вот треснут, и что необходимо удалить их и заменить новыми».
Как это часто бывает с предупреждениями, простейшими формами пророчеств — а Бог свидетель, что в своем отечестве нет пророков, — эшевены пренебрегли новостью, принесенной плотниками, и не задумывались о ней вплоть до пятницы 25 октября, предшествовавшей празднику Всех Святых. В тот день в семь часов утра другой плотник явился к королевскому судье по уголовным делам и предупредил, что колокола еще не отзвонят полдень, как мост Нотр-Дам со всеми домами рухнет в реку. Напрасно у входа на мост поставили лучников, чтобы те не пускали туда зевак, напрасно жители пытались спасти свое имущество и товары!..
Вскоре после девяти часов мост развалился на части и упал в воду.
