сеньоров отказаться от этой отвратительной привычки драться на дуэлях, уничтожавших цвет королевства.
— Если месье де Солиньяк вбил себе в голову, что Провидение коснулось шпаги вашего супруга, то можно не сомневаться: он будет надоедать королю с упорством, которое иные прилагают для того, чтобы заручиться монаршей милостью.
— Неужели вы полагаете, что король позволит кому бы то ни было повлиять на свое решение?
— В данном случае речь идет не о слабости с его стороны. Даже если государь считает мессира де Солиньяка невыносимым, аргументы, которые тот выдвигает, весомы. Существует религиозный закон, и закон светский не противоречит ему. Если король обязался соблюдать и тот, и другой, он не может отступить. Все могло бы обойтись, если бы дуэль прошла незаметно. Но о ней трубят на всех перекрестках.
Анжелика опустила голову и задумалась. Теперь, перед битвой, она сумела справиться со своим волнением.
— Может быть, мне следует навестить мессира де Солиньяка?
— Попробуйте.
Глава 15
Несколько минут Анжелика простояла под проливным дождем перед решеткой Сен-Жерменского дворца — как оказалось, двор переехал в Версаль. Она чуть было не отказалась от своей затеи, но все же взяла себя в руки и поднялась в карету.
— В Версаль, — крикнула она кучеру.
Кучер с ворчанием принялся разворачивать упряжку.
Сквозь стекла, занавешенные пеленой дождя, Анжелика смотрела, как мимо проносятся голые леса, подернутые серым туманом.
Дождь, холод, грязь! Наступила угрюмая зима. Все мечтали о снегопадах, о сверкающей белизне, которую принесет Рождество.
Анжелика не чувствовала заледеневших ног. Время от времени она сжимала губы, и в ее глазах зажигалось нечто, что мадемуазель де Паражонк называла «боевым задором».
Анжелика снова вспоминала свою встречу с маркизом де Солиньяком, который все же согласился ее принять. Нет, не у него дома, тем более не у нее: тайная встреча прошла со всеми мыслимыми предосторожностями в маленькой холодной приемной монастыря целестинцев. Вне королевского двора, где высокий рост и монументальный парик придавали Солиньяку величественность, главный камергер королевы производил впечатление хитроватого, если не сказать — подозрительного человека.
Казалось, что все окружающее предоставляет Солиньяку повод для возмущения. Он не преминул сделать Анжелике внушение, что она недостаточно скромно одета для официальной встречи.
— Вам, должно быть, кажется, что вы освещены дворцовыми люстрами, а меня вы принимаете за одного из тех блондинов, которые теряют голову от вашей красоты? Не знаю причины, по которой вы пожелали со мной встретиться, но, учитывая печальное положение, в которое завело вас ваше легкомысленное поведение, по крайней мере, имейте стыд прикрывать гибельные прелести, ответственные за происшедшее несчастье.
Анжелику ожидали сплошные сюрпризы. Господин де Солиньяк, полуприкрыв глаза, стал расспрашивать: постится ли она по пятницам, подает ли милостыню и видела ли «Тартюфа» — а если да, то сколько раз.
Мольеровского «Тартюфа» кичившиеся своей набожностью ханжи встретили в высшей степени недоброжелательно. Когда комедию представляли королю, Анжелики не было при дворе, так что она пьесу не видела.
Недооценив влияние, которое оказывало в придворных кругах Общество Святого Причастия, она вышла из себя. Разговор стал резким и язвительным.
— Да обрушатся несчастья на голову того или той, кто стал причиной скандала! — закончил беседу неуступчивый маркиз.
Анжелика удалилась, потерпев полное поражение. На смену мужеству пришел гнев. И тогда она приняла решение встретиться с королем.
Маркиза переночевала в придорожной таверне в окрестностях Версаля и с восходом солнца уже находилась в зале просителей, сделав глубокий реверанс перед портретом Людовика, висевшим над мраморным камином в позолоченном нефе дворца. В «час прошений» под расписными плафонами Версаля, как обычно, собрались просители: отставные военные, оставшиеся без пенсий, ограбленные вдовы и обнищавшие дворяне. Сломленные судьбой и покинутые близкими, эти люди обращались с последней надеждой ко всесильному королю. Стоявшая тут же мадам Скаррон в своей поношенной накидке являла собой классический облик просителя и была едва ли не его символом.
Анжелика не стала поднимать с лица кружевную вуаль и осталась неузнанной.
Когда вышел государь, она опустилась на колени и всего лишь протянула ему прошение, в котором смиренно умоляла Его Величество уделить несколько минут маркизе дю Плесси-Бельер.
Она с радостью заметила, что король, бросив взгляд на ее прошение, оставил его в руках, а не передал вместе с прочими бумагами господину де
