— Да, — ответил он.
И оно пошло, и он шел следом. Это был странный разговор. Возможно, лишь избранные могли понимать это. Они прошли мимо ребят, у которых в руках были карты. Оно посмотрело, и Костя посмотрел. А потом — они заглянули друг другу в лицо, и Костя увидел собственное лицо у него в глазах.
Он был таким же, как оно.
— Да, — произнесло оно.
Впрочем, это был не русский язык, и вообще — это был не язык. Но Костя очень хорошо понимал, что это такое, хотя это и не могло быть переведено.
Снаружи шел какой-то разговор. Наверное, все продолжалось в том же русле. Саша и Аня что-то доказывали ребятам, а те то ли отпирались, то ли и правда — не понимали.
— Они этого не видят, — вдруг решил Костя, — да, это так.
Оно кивнуло ему, и они пошли дальше. Протиснулись в через какой-то сверх узкий коридор, а там был следующий. Все это было в том же поезде.
Коридор шел перпендикулярно!
Поезд был бесконечен.
Они остановилась, и Костя смотрел в окно. Они ехали через город. Вот там, в том купе, никакого города не было, а здесь — был. Более того, Костя не исключал, что ребята даже ничего и не видят. То есть — видят. Вокруг них ходят люди, а за окном — обычная русская равнина. И, если кто-нибудь из них пойдет за пивом, то он купит это пиво. Он понимал, что такой парадокс возможен.
Город, через который ехал теперь поезд (на этом участке реальности) был адским. Он состоял из совершенно ужасных домов неправильной формы. Казалось, весь этот город был вырезан ножом. Нет, не то, чтобы это так уж бросалось в глаза. Но построить такое было невозможно. Костя даже увидел это — гигантский злой ребенок, с ножом, с лопаткой.
— Гя-гя-гя, — проговорил ребенок.
И начал вырезать город.
Первые существа, что пришли сюда, были голодны. Их ни чем не кормили. Они принялись жрать черные камни за городом, и от того там теперь гигантские проемы. Там даже следы зубов до сих есть.
Костя вдруг понял, что он — один из этих существ, и он был там, в те времена, когда нечего было есть. И вот — он тоже глодал камни. Зубы его ломались. Новые росли сами собой. В желудке гремело. Он выпускал серную кислоту, но и она была неспособна переварить твердую породу. Его сородичи рычали от гнева.
Потом, сотворив видимость утоления голода, они шли в дома. Там горел свет. Но не электрический, а какой-то еще.
Адский свет.
Свет ада.
— Я помню этот город, — сказал Костя.
— Да, — ответило оно.
Впрочем, это было ни «да», ни «нет», а что-то еще. Это был и язык, и не язык.
…Потом, потом доставили пищу. Это были грешники.
— Это когда ж было? — спросил Костя.
— До первого грехопадения.
— Но тогда было лишь два человека. Адам и Ева.
— Нет, это неверная информация.
— Значит, людей уже тогда было много?
— Люди живут не для этого! Люди- это корм!
— Да, точно, — вспомнил Костя.
— Потом — голод закончился. Первый взрощенный корм был доставлен в ад.
И это Костя хорошо помнил. То есть, конечно, ничего не мог помнить. Все вдруг закончилось, и он вновь был в купе, и Аня прижималась к нему, хотя ничего не происходило.
Где-то там слышались крики. Это были первые грешники. Голодные существа еще не знали крови. Окружив своих жертв, они принюхались. Они тянули свои нечеловеческие руки. Они трогали волосы жертв.
— Почему же я здесь? — спросил один священник.
В ответ ему что-то прорычали.
— Ведь я жил по заповедям! Господи!
