неделю.
Кэтрин протянула Александре носовой платок, который та прижала к глазам.
— Фарвингтон, наш дворецкий, говорит, что Рейн привел эту женщину прямо с улицы, — сообщила Александра. — Когда он привез ее, на ней были рваные мужские штаны. Рейн взял у меня несколько платьев, чтобы одеть ее. Этот дом он купил для нее. Он относился к ней как к леди — и посмотрите, как она ему отплатила!
Алекс опять разрыдалась, и Кэтрин снова обняла ее.
— Куда они ее забрали? — спросил Доминик.
— В Ньюгейт, по-моему, — лицо доктора стало мрачным. — Кучер уверяет, что в дело замешаны еще двое. Слуги считают, что это те люди, которых недавно нанял виконт.
— А они где?
— Исчезли. Растворились в воздухе. К несчастью, нет никаких сведений о том, где они находились во время выстрела.
— Рейн не говорил о них?
— Нет. Он упоминал только девушку, — доктор снял лупу, — если у вас есть еще вопросы, полагаю, что его светлость может ответить вам на них. Он спрашивал о вас.
Доминик двинулся к двери.
— Можно просто войти?
Седой врач опустил лупу в карман синего полосатого жилета.
— Только будьте кратки. Не говорите ничего, что могло бы обеспокоить его.
Доминик вздохнул и вошел в спальню.
Как можно спокойнее, стараясь не обращать внимания на металлический запах свернувшейся крови и терпкий дух болезни, он сел у кровати друга. Обычно загорелое лицо Рейна сейчас казалось восковым, он дышал слабо и прерывисто. Глаза его были закрыты, влажные пряди каштановых волос свисали на лоб и виски. Свежие повязки на груди снова начали краснеть от крови.
— Доминик? — едва слышно прошептал он, и сердце маркиза сжалось при звуке этого слабого голоса.
— Я здесь, дружище.
Он схватил Рейна за руку, но ответное пожатие было слабым.
— Я… рад, что ты пришел.
— Я приехал как только смог.
Рейн пошевелил головой, словно кивая.
— Это была Джоселин, — проговорил он.
— Я знаю.
— Куда… куда они ее забрали? Мне никто не говорит.
— Вероятнее всего, в Ньюгейт. Так обычно бывает.
Линии вокруг рта Рейна пролегли еще глубже, его лицо выглядело серым и мрачным.
— Она… она не могла простить мне, то… что случилось с ее отцом. Долгая история. Напомни, я тебе расскажу… потом.
— Хорошо, — Доминик глотнул, пытаясь преодолеть спазм в горле. — Когда поправишься.
Рейн снова едва кивнул. Его глаза закрылись.
— Я не хочу… чтобы ее повесили. Я знаю… мне не следовало бы… думать о ней. Часть меня хотела бы… увидеть ее. Но другая… — он с усилием открыл глаза и посмотрел в лицо Доминику. — Вызволи ее оттуда, Дом. Проследи, чтобы ее куда-нибудь отправили. Сделай все возможное.
Доминик хотел возразить. Он хотел, чтобы эта женщина попала в ад за то, что натворила.
— Ты уверен, что хочешь этого? Она же пыталась тебя убить, Рейн.
Может, даже убила.
— Я не могу вынести мысли о том, что она там… в этом ужасном месте. Я знаю… каково там… в таком месте.
— Ей там самое место. Она должна заплатить за то, что сделала.
Рейн так резко приподнялся на локте, что Доминик не успел его остановить.
— Обещай мне, черт побери! Что бы ни случилось… обещай!
— Хорошо, Рейн. Не беспокойся, — он снова уложил друга. — Ты же знаешь, что я это сделаю. Все сделаю.
— Спасибо, — Рейн расслабился. — И еще… одно.
— Да, конечно.
— Если мне станет хуже… если я не выживу…
— Выживешь, черт побери!
— Если не выживу… обещай, что присмотришь за Александрой.
Спазм в горле Доминика стал еще болезненнее.
— Само собой. Она будет жить с Кэтрин и со мной. Честно говоря, мы собираемся оставаться здесь, пока ты не поправишься.
Глубокие карие глаза посмотрели ему в лицо.
— Думаешь, это случится? Я хочу, чтобы ты сказал мне правду.
Пожатие Доминика стало крепче.
— Правда состоит в том, что многое зависит от тебя. Я знаю, что ты борец. Если ты собираешься победить смерть, ты победишь. И я хочу, чтобы так и было. Все мы хотим. Но и ты должен этого захотеть.
— Почему… ты думаешь, что я не хочу?
— Мы с тобой давно дружим, Рейн. Я знаю, как ты относишься к этой женщине. Я увидел это по твоему лицу, когда ты говорил о ней.
Рейн снова прикрыл глаза. Долго молчал. Когда он заговорил снова, Доминику пришлось наклониться, чтобы расслышать его слова:
— Я же говорил тебе, что глупо влюбляться, — виконт выпустил руку Доминика и погрузился в тревожный болезненный сон.
Джоселин Эсбюри поплотнее натянула на плечи драное шерстяное одеяло. В маленькой темной камере было холодно, невероятно холодно. Она вздрогнула, ощутив влажность под ногами, ее туфли погрузились в целый пруд стоячей воды, покрывавшей каменный пол. Воздух был влажным и затхлым. Вонь человеческих экскрементов и грязных тел давила на нее.
В этой камере, освещенной всего одной свечой, было темно, ее соседями были лишь тараканы да пауки, но путешествие в недра тюрьмы показало Джоселин скопище воров, грабителей, головорезов, проституток и попрошаек. Голодающие и бездомные, безнравственные и просто пытающиеся выжить, все они износили свои жизни, как рваную шерстяную кофту.
И теперь она снова одна из них. Джоселин упала на старый табурет на трех ножках и приподняла мокрые ноги на перекладину. Этот стул да жалкий соломенный тюфяк и ночной горшок составляли всю обстановку камеры.
Она подоткнула под себя тонкую муслиновую юбку, пытаясь согреться и тщетно стараясь перестать стучать зубами. На ней все еще было голубое муслиновое платье, кое-где порванное, с повисшей на груди вышивкой, с оборванной подкладкой.
То, что на ней вообще осталось платье, было уже чудом, или, как минимум, чудом в лице дорогого друга по имени Броуни, заплатившего, как она подозревала, мзду, за которую охрана обеспечивала минимум заботы.
Плати или раздевайся, — такое здесь правило. Броуни появился даже раньше, чем ее приволокли, полицейские грубо лапали ее, один из них откровенно ласкал ее грудь.
— Какой-то тип заплатил за тебя, — плотоядно усмехаясь сообщил похожий на быка охранник. — Даже жаль. Интересно, что у тебя там под дамским платьем.
Но деньги были уплачены, охранник сдержал слово и оставил ее в покое. Этих денег хватило на одиночную камеру, на кое-какую еду, заплесневелую и с насекомыми, но все-таки позволявшую выжить, и даже на маленькую свечку. Денег было достаточно, и она задумалась над тем, где Броуни их украл.
