— Да, — она подошла к Рейну, взяла его руку и положила на свой живот. — Он будет сильным, как его отец.
— И смелым, как мать, — нежно ответил Рейн. И тут ребенок заворочался под его рукой. Его лицо засветилось гордостью.
— Но это может быть и девочка, — предупредила Джо.
— Меня это не разочарует, — он наклонился и поцеловал жену. — Кроме того, я намерен наполнить весь дом своими шумными отпрысками.
Когда Джоселин засмеялась, губы Рейна жадно заскользили по ее шее, впитывая вибрацию. Потом он подхватил ее на руки, пронес через дверь, соединявшую их спальни, поставил, но не выпустил из объятий, прижимая к своему жесткому телу.
— Мне не хватало тебя вчера, — он жарко поцеловал ее в шею. — Я понял, как мне неприятно спать без тебя.
Он прикусил мочку ее уха, потом его губы коснулись ее рта, и у Джо подкосились ноги.
— Рейн, — прошептала она, едва дыша, пока он стягивал с нее одежду. Интересно, подумала она, неужели она когда-нибудь пресытится?
— Как тебе нравится твой новый дом? — поинтересовался Рейн в промежутке между нежными поцелуями.
— Мне хорошо везде, где есть ты.
Этот ответ ему очень понравился. Или ей это показалось из-за жара его прикосновений? Они со страстной самозабвенностью занимались любовью, потом снова, уже нежно. Джоселин отбросила со лба Рейна пряди каштановых волос, когда он заснул. Но ей не спалось. Если бы только я могла быть уверена в его безопасности.
Эта мысль не покинула ее даже тогда, когда она уютно устроилась рядом с мужем.
Рейн пробыл в своем загородном доме почти две недели, когда появился Харви Малком. Занятый давно задуманными преобразованиями, Рейн провел день, обсаживая поля изгородями из боярышника и размещая купы деревьев. Он намеревался организовать смешанный выпас овец и рогатого скота и постоянную смену культур на полях. Второй лорд Таунсенд расхваливал использование корнеплодов для очистки земли перед новым четырехлетним циклом. Судя по тому, что он об этом читал, это было именно то, что нужно в Мардене. И Рейн намеревался привести свой план в исполнение.
Это означало, что ему придется проводить в поле такие же долгие дни, как сегодняшний, но от этого у него появлялось чувство удовлетворения своим трудом и осмысленности жизни, которое он обрел в Фернамбуковой долине.
Несмотря на усталость, Рейн уверенно вошел в кабинет и протянул руку Малкому. Опасность, висевшая над ним, была занозой, которую ему очень хотелось вытащить.
— Какие новости, Малком? Вы проделали немалый путь. Очевидно, вы что-то обнаружили?
— Именно так, сударь, — коренастый сыщик подошел к указанному Рейном стулу у камина. Впервые в холодных серых глазах этого человека появилось что-то кроме разочарования. — Полагаю, что я наконец нашел именно то, что мы ищем.
— Вы нашли человека, стрелявшего в меня? — спросил Рейн, откинувшись на спинку своего стула.
— Весьма вероятно, сэр. Все именно так, как я и опасался. Мы подошли к делу совершенно не с той стороны. Это оказался не ваш враг, сударь, а враг вашего отца. Я полагаю, что в вас стрелял сэр Генри Эсбюри.
— Эсбюри! Но это невозможно! Он же умер.
— Боюсь, что нет. После нашей последней беседы я решил связаться с кузеном ее сиятельства в Корнуолле, с Бэркли Петерсом. Был небольшой шанс найти там какую-нибудь зацепку. Понимаете ли, когда я заговорил о пожаре на Мичем-лейн, Петере проявил явное беспокойство. Я стал расспрашивать настойчивее, и он наконец признался, что сэр Генри не погиб в ту ночь. Старик получил опасные ожоги, но каким-то образом сумел выбраться из пламени уже после того, как обрушилась крыша. К несчастью, его разум пострадал еще больше, чем тело.
— Что с ним сталось?
— Петерс с женой решили, что для ее светлости будет лучше, если она ничего не узнает об отце. Он после всего произошедшего был страшно обезображен и лишился рассудка. Когда его раны зажили, его забрали в Вифлеемский госпиталь. Он полностью сошел с ума.
Рейн подумал о том, как Джоселин воспримет эти новости, и ему стало больно за нее.
— Как я понимаю, сэру Генри удалось бежать.
— Совершенно верно, сударь. Он оказался на свободе за два месяца до покушения. Он, без сомнения, считает вас ответственным за все, что случилось, — вместо вашего отца, конечно.
— Вы знаете, где сейчас может находиться сэр Генри?
— Я сейчас направляюсь в Кингсбюри. Один из моих осведомителей сообщил, что слышал, как говорили о каком-то обезображенном человеке, поселившемся в «Рыцаре и подвязке».
— Кингсбюри всего в полудне езды отсюда. Вам не кажется, что он снова за мной охотится?
— Боюсь, что так, сударь.
Рейн вытащил часы из жилетного кармана.
— Уже поздно отправляться в путь. Так как я намерен поехать с вами, я предлагаю дождаться утра. Мы рано выедем и положим конец этому делу раз и навсегда.
— А как насчет ее сиятельства?
— И правда, как же быть с ней? — Рейн устало вздохнул, глядя в лицо Харви Малкому. — Нельзя говорить Джоселин ни слова. Пока все не будет кончено. Я не хочу, чтобы она волновалась, а она обязательно будет нервничать, если узнает, в каком состоянии ее отец.
— Не стоит беспокоиться, сударь. Я всегда был крайне сдержан.
— Грейвенволд говорил мне, — Рейн встал. Малком последовал его примеру. — Я прикажу дворецкому проводить вас и вашего человека в комнаты наверху. На рассвете мы отправляемся в путь.
— Как вам будет угодно, сударь.
Рейн указал на дверь, и они вышли. После того, как Малкома провели наверх, виконт поднялся к себе. Он беспокоился за Джоселин. Понимая, как ужасно она будет переживать, когда узнает правду об отце, он решил откладывать это известие как можно дольше.
У двери ее спальни он помедлил. Она чертовски проницательна, а он не хотел, чтобы она угадала, что его заботит. Но при этом он нуждался в ней сегодня ночью, как, впрочем, и всегда.
Он подождет, пока она погасит свет, а потом войдет. И он овладеет ею с такой страстью, что она уже не сможет думать ни о чем, кроме удовольствия, охватившего ее тело.
А завтра, сказал себе Рейн, он попробует разрешить эту проблему.
Джоселин вяло вынырнула из глубокого удовлетворенного забытья. Вчера Рейн был таким страстным любовником. И поэтому она долго спала, а он уже встал и уехал. Ее щеки зарделись от одной мысли об этом. Он овладел ею быстро и решительно, а потом начал все сначала и медленно и томно любил ее еще несколько часов.
После такой ночи она должна только радоваться, что дела в Кингсбюри задержат его сегодня вечером. Днем она может начать готовиться к большому балу, который запланировал Рейн, чтобы отпраздновать их брак, познакомить Гэрриков с местным дворянством и представить Джоселин как виконтессу.
Раз муж уехал, она сможет провести вечер с Александрой, быстро ставшей для нее хорошим другом, а потом почитать. Она должна радоваться спокойному вечеру.
Но к тому времени, когда они с Алекс — с Алексой, поправила себя Джоселин с улыбкой — закончили ужинать и Джоселин удалилась к себе в комнату, чтобы почитать, настроение у нее переменилось.
Она немного разочарованно вздохнула. Она уже скучала по Рейну, а ведь он отсутствовал еще не полный день. Это только еще раз доказывало, как сильно она его полюбила.
Ее охватило чувство вины. Вчера Рейн десять раз сказал ей о своей любви. Он говорил эти слова, целуя ее губы, произносил их, лаская ее грудь, шептал их между поцелуями, которыми осыпал ее живот и женские прелести.
Но она не говорила этих слов ему в ответ.
Почему? — задумалась она, стыдясь этого, потому что давно знала, что это правда. Она любит Рейна.
