он дышал на ее ледяные руки, чтобы они стали теплее – и выл, как волк, у которого разорили логово и подстрелили волчицу.
Ляля порывалась сунуться помочь. Вставить слово. Успокоить. Женя ее удерживал. Смотреть на парня было страшно, но Женя понимал, что через некоторое время тот возьмет себя в руки. Он уже знал, что скажет Генке.
Сизый, голубой, лиловый сигаретный дым плыл по комнате слоистыми волнами, клубился, повисал вокруг лампы фантастическими облаками… Ляля открыла форточку, но толку от этого было мало – оставалось только укутаться в китайский плед с красными драконами и высунуть нос в самое окно. Так она и сидела на тахте у форточки, свернувшись пушистым клубком, когда двое вампиров пили кагор за столом с пластилиновыми статуэтками.
– Слышь, Микеланджело, а водки нет у тебя?
– Водки нет, но есть такой как бы ликер, клюква на спирту… И я не уверен…
– Мне по фигу, в чем ты там не уверен, – слезы текут и текут, а Генка, похоже, их не чувствует и не понимает, что плачет, даже пытается усмехнуться. – Безмазовейшая штука – это пойло твое. Пусть ликер хотя бы…
Женя порылся на своих полках, достал стеклянную флягу с красным, бухнул на стол, вытащил рюмки.
– За… кх… – и сделан вид, что невозможно договорить не из-за рыданий, а из-за приступа кашля.
Генка опрокинул рюмку залпом – и задохнулся, согнулся вдвое, закашлялся уже по-настоящему, до рвотных судорог, схватился за горло… Женя посмотрел сострадательно.
– Спиртное такой крепости нам теперь лучше не пить, старик. Мы его не усваиваем – обмен веществ поменялся.
Да иди ты в… Бэтмен! Мир спасать решил и меня заодно? А на хера его спасать, этот гребаный мир?! Справедливости в нем нет, доверия нет, честности нет – ни пса нет, так зачем?! Кролей, говоришь, едите? А почему? Вы вампиры или где?! Ляльку, говоришь, маньяк приложил? Что ж ты его отпустил, Бэтмен?! Чтоб он еще какую-нибудь девчушку – как Ляльку?
– Да ты не ори – соседи как бы…
– Имел я твоих соседей! Люди – венец творения! Гадина-алкашка, стервоза, дура, а посмотрела, как королева на вошь, мля… Ночью ей шумят! Она, значит, всегда спит, аки ангел?
– Да успокойся ты… Ну правда – не ори.
– Плохо мне, Бэтмен… Ужас, до чего херово… За чем мы ее там оставили?
– Для милиции… ты ж понимаешь, что сам-то уже вне закона как бы?
– Имел я эту милицию! Найдут они! Жди! А если случайно и наткнутся – что из того?! Давить-то гадов нельзя теперь! Цы… ч-черт… она будет лежать в… кх… мля! А они – на зоне пальцы гнуть, да?! Крутые мальчики?! Нет уж, я сам! Я сам найду! И, богом клянусь, им мало не покажется!
– Вот.
– Что – «вот»?
– Согласись, был смысл тебя как бы… перетащить. Лялечка очень хотела. Я как раз спорил, но она почуяла что-то… Догадалась. Поэтому мы тебя и убеждали уйти. Потом-то, когда ее… ну… найдут как бы – ты уже не ушел бы, правда? Остался бы. И как ты объяснил бы, что тебе на солнце нельзя? Сгорел бы.
Генка поднял острое, белое, мокрое лицо с черными тенями под глазами и кивнул.
– Я понял, Бэтмен. Ну, спасибо…
Весь день, короткий и серый, Генка дремал на Женином расстеленном спальнике бок о бок с ним самим. Мучился кошмарами, стонал, всхлипывал – но не мог проснуться из-за того темного оцепенения, которое часто овладевает вампирами днем. Вечером чистил в ванной одежду, рявкнул на «барыню Нину Петровну», которая только и заметила с уважением в голосе, что он – редкий сукин сын, умылся, допил Женин кагор и сообщил:
– Я ухожу.
– Куда?
– Домой. У меня – квартира, хорошая квартира, двухкомнатная, купил вот, чтобы…
– Слушай, Ген, отдельная квартира – это хорошо, конечно, но…
– Что – «но», Бэтмен?
– Неспокойно как бы.
– Слушай, Женька, меня уж достало сидеть тут у тебя и сопли мотать! Я хочу привести мозги в порядок. Приведу – заскочу. Что ты говорил – я все запомнил. Будь, Лялечка.
И ушел, оставив Женю в состоянии легкого недоумения.
– Он придет еще, – сказала Ляля. – Давай гулять не пойдем, а?
Женя согласился. И Генка вправду вернулся, и даже гораздо раньше, чем ожидали Женя с Лялей. И уж значительно раньше, чем он сам ожидал.
