бронежилет. Я думал только, сумею ли оценить мышиную поэзию по достоинству, если мой гость надумает читать мне свои произведения.
Я понюхал его в нос так светски, как смог.
— Я рад, — говорю. — Мне лестно. Зайди в гнездо. Поговорим.
Поэт взволнованно подпрыгнул и почесал щеку. Очень хорошо дал понять, что ему страшновато. Я даже подумал, что он откажется, но настоящие таланты отважны — он вприскочку подбежал к люку и остановился. Пискнул:
— Я пойду. Мне интересно.
По наклонному коридору нашему гостю было тяжело подняться, потому что у него… чуть не сказал «лапки»… ноги скользили. Я его поднял поперек живота и донес до каюты; мучался собственной бестактностью, но Поэт оказался существом демократичным. Он даже взъерошил мои волосы — в этом мне показалось что-то от высших приматов, явно дружеский жест, во всяком случае доверительный.
Дверь в каюту открылась, а за дверью Эдит ела ванильные коржики.
Я сразу поставил Поэта на пол и сказал:
— У меня есть еда. Ты голоден?
Вопрос был ритуальный, и ответ был ритуальный — утвердительный писк. Поэт выглядел голоднее Мыша — богема и в лучших-то мирах досыта не ест. Я забрал у Эдит тарелку с коржиками и придвинул ему. Поэт по правилам здешнего хорошего тона повернулся к нам спиной и принялся их грызть. А у Эдит сделалось такое выражение лица, будто я из собственного извращенного удовольствия заставляю ее жевать ношеные носки. Она воздела руки и возопила:
— Марсэлл, ты же собирался что-то чинить! А сам опять с кры…
Но я ее перебил и поймал ее «крысу» на подлете.
— Эдит, — говорю, очень серьезно, — ты ставишь меня в неловкое положение. Этот господин, который оказал нам честь и нанес визит — представитель здешней богемы, гуманитарий, как и ты. Он пришел побеседовать — а ты затеваешь ссору. Нехорошо.
У Эдит лицо вытянулось и глаза округлились. Она еле выговорила:
— Богема?!
— Не веди себя вульгарно, дорогая, — говорю. — Лучше налей нашему гостю кофе. И сахара положи ложек пять. У них очень непросто с продовольствием, как ты помнишь.
И это сработало. Все-таки этикет у так называемых "цивилизованных людей" накрепко в мозги впечатан и на ключевые слова они реагируют, как компьютер — на ввод правильной команды. Поэтому Эдит налила кофе, и положила сахару, и размешала, и поставила перед Поэтом чашку на блюдце. Даже запахнула пеньюарчик и принялась тщательно поправлять прическу, даже свою сумочку с тушью-помадой достала — потому что Поэт ей теперь был не «крыса», а «коллега».
С «цивилизованными» всегда так. Им кодовое слово важнее, чем живое существо. Но тут ничего не поделаешь и по-человечески не объяснишься — просто нажимай на нужные рычаги и будет результат. Тоскливо, но действенно.
Я отметил, что Эдит меня слушает, и говорю:
— Скажи, Эдит… видишь ли, раньше у меня как-то не было подходящего момента спросить, какая у тебя, собственно, профессия, а теперь очень хорошо бы это узнать.
Она задрала подбородок и сообщает:
— Я — искусствовед.
— Это, — говорю, — нам повезло. Потому что наш гость — Поэт. Надеюсь, ты поможешь мне беседовать компетентно.
И тут я впервые увидел, как Эдит краснеет. Она спрятала помаду, и потупилась, и сказала очень скромно:
— Откровенно говоря, Марсэлл, с крысиной поэзией я раньше как-то не сталкивалась.
— Это ничего, — говорю. — Профессионал должен быть ко всему готов — если он профессионал высокого класса. А ты сама хвасталась образованием.
Тем временем Поэт поел и принялся церемонно чиститься. Заложусь, ребята, он действительно был местным аристократом духа. Мыш чистился очень просто и грубовато, как и полагается бойцу и охотнику — Поэт гламурно вылизывался между пальцами и тер за ушами.
Я потом узнал, что за ушами — это очень непросто. За ушами — это эстетика, шарм и пикантность, особенно когда двумя руками сразу. Высший пилотаж светского тона и хорошего вкуса. А щеки под вибриссами — это простое выражение благодарности. Обычная такая домашняя вежливость.
Но дешифратор, разумеется, не берет такие тонкости. Я потом много думал, что орлу Простора нужна не такая примитивная машина, а дешифратор, который используют профессиональные контактеры — он громадный, в рюкзаке еле умещается, зато уж берет все исходящие от субъекта контакта оттенки информации в любом виде.
Кто бы создал такую вещь поминиатюрнее… Но неважно.
Потом Поэт повернулся ко мне. Сидя в "позе белки", что означает у его народа открытость и признательность.
