его на службе. Так же, как и прочие аналогичные учреждения. Итак, польщенный, но снедаемый сомнениями, словно юноша-ацтек, которого избрали для заклания на каменном алтаре, он сел в поезд, направлявшийся в Миннесоту, и, войдя в свое купе, нашел там шоколад и алые розы. О, в каком он был тогда смятении!
Да и первое впечатление от Л.Лестера Лиса отнюдь не подействовало на него успокаивающе. Звуконепроницаемый кабинет Лиса с окрашенными в светло-серый цвет стенами, со светло-серой мебелью, со стеклянным плафоном, испускавшим тусклое сияние, которое в равной степени могло быть, а могло и не быть солнечным светом, — этот кабинет чем-то смахивал на клубы густого тумана. И было трудно определить, где кончался туман и начинался сам Лис. У него был дымчатый цвет лица, волосы его можно было принять за алюминий, на котором сконденсировалась влага, его белые пальцы двигались по поверхности стола подобно маленьким призракам, а в голосе звучали ласковые печальные ноты низкого пароходного гудка, на много миль разносящегося над окутанным пеленой морем.
Прошло некоторое время, пока Джонатан привык к голосу Лиса и его удивительной способности к туманным иносказаниям.
— В чем будут заключаться мои служебные обязанности? — спросил он.
И Лис ответил, что служебные обязанности — это удел низших слоев общества, а слова существуют не для того, чтобы их употребляли неточно.
— Я хотел спросить, в чем будет заключаться мой труд? — поправился Джонатан.
И в ответ Лис сказал следующее:
— Труд! Ах, труд! Это труд сделал отцов нашей нации гигантами. Это труд сделал Америку тем, чем она является ныне, — светочем и маяком обуреваемого тревогами мира. Люди слабеют, им нужна защита. Ах, лучшая защита, единственная защита — это труд.
Джонатан сделал третью попытку. И на этот раз Лис ответил так:
— Какую вы будете рекламировать продукцию? Мой мальчик, “Объединение” не выпускает никакой продукции. Вернее сказать, “Объединение” создает и совершенствует полуфабрикаты, которые в условиях свободы инициативы дают возможность мелким предпринимателям в одном случае украсить, в другом — улучшить некоторые виды продукции во имя максимальной выгоды потребителя — Мистера и Миссис Америки. Вашей темой будет само “Объединение”. Я вызвал вас потому, что у вас тонкое чутье к словам. На меня произвел глубочайшее впечатление ваш заголовок к рекламе дробовика — “Юноша и его собака”. И та маленькая заметка, которую вы написали для фабриканта пеленок. Как вы ее озаглавили? “Младенцы — это упавшие звезды”. Вы должны дать мне для “Объединения” именно такие слова. Дайте мне патриотизм, дружбу, благородство, любовь…
Так четырнадцать лет назад — а может, быть шестнадцать, а может, и все семнадцать? — Джонатан начал писать для миллионов читателей короткие бессодержательные очерки. Когда его первая казенная стряпня появилась в печати, он со страхом ждал, что над ним будут смеяться. Но никто не смеялся. Наоборот, со всех концов страны посыпались хвалебные письма. Его заметка, в которой перечислялись добродетели Джорджа Вашингтона, а “Объединение” именовалось их современным наследником, была удостоена платиново-рубиновой медали национального Совета по делам рекламы. А его статейка, утверждавшая, что в своей деятельности “Объединение” свято следует наставлениям, которые Честный Эби Линкольн получил из натруженных морщинистых уст Своей матушки, была занесена Младшей Торговой Палатой в особый список. С тех пор, создавая подобные произведения, он все глубже проникался сознанием их ценности, выразительности и достоинства. И все это время Л.Лестер Лис только восхищался им и был к нему неизменно добр, а “Объединение” повысило ему жалованье с десяти тысяч долларов в год до семнадцати с половиной, а потом с семнадцати с половиной до двадцати трех тысяч двухсот. Кроме того, ежегодно он получал в качестве премии привилегированные акции Класса С, на которые он терял право только в том случае, если покинет компанию, не достигнув пенсионного возраста.
На тринадцатом этаже его ждали. Его приветствовал атлетически сложенный молодой охранник в серой форме, по всей видимости завербованный из футбольной команды какого-нибудь колледжа.
— Мистер Джербер? Я покажу вам все, что вам будет угодно осмотреть, — почтительно сказал он.
— Боюсь, я сам точно не знаю, что именно мне хотелось бы увидеть, — улыбаясь, произнес Джонатан. — Ведь я здесь впервые.
— Мистер Лис сказал, сэр, что, может быть, вы пожелаете, чтобы я представил вас заведующим отделами.
— Тогда мы этим и займемся, — спокойно произнес Джонатан. — Немедленно.
Охранник строевым шагом направился вперед, открывая по дороге бронзовые двери. В пятнадцати отделах Джонатан обменялся рукопожатиями с восемью лысыми, тощими и семью лысыми, толстыми мужчинами. Это были не директора. Это были всего-навсего принимающие-решение-и-несущие- бремя-ответственности преданные отцы семейств, которые получали сто тысяч в год и преждевременно умирали от сердечных приступов. Джонатан осмотрел их машинописное бюро, их пункт управления сложной системой связи, их ресторан и маленький, на три койки, госпиталь.
— Я вижу, что у госпиталя свой отдельный лифт, — обращаясь к охраннику, произнес Джонатан. — Если человек умирает за письменным столом, вы можете убрать его из здания таким образом, что никто этого даже не заметит.
— Мало что ускользает от внимания Правления, сэр, — отозвался тот.
На четвертом или пятом году службы в компании Джонатан стал непосредственным свидетелем того, с какой точностью действовал при подобных роковых обстоятельствах механизм “Объединения”. Однажды в лифте инженер по имени Джеке побледнел, стал задыхаться и рухнул на пол. Джонатан опустился около него на колени, а лифтер тем временем остановил кабину между этажами и, спокойно связавшись по телефону с находившимся в
