Вскоре после часа Джонатан поднялся в лифте на Четырнадцатый этаж. Он был заметно меньше Тринадцатого; видимо, разница между размерами ступеней была больше, чем это казалось с улицы.
Другой охранник, отдав честь, сообщил, что на этаже помещается восемь директорских кабинетов и зал для совещаний и Джонатан может свободно осмотреть все, что захочет.
— Здесь есть на что взглянуть, сэр, — добавил охранник.
И он был прав. В нескольких кабинетах стояли парикмахерские кресла, гигантские телевизоры и бары, заполненные специальными смесями по вкусу хозяина. В одном находилась камера для хранения сигар размером с банковский сейф, в другом — мишень для стрельбы из духовых пистолетов, при третьем была оборудована финская баня “сауна”. Самой интересной оказалась комната, представлявшая собой точную копию палубы прогулочной яхты, со складным стулом и стойкой для удочек и спиннингов. Нигде и в помине не было ни одного чиновника, ни одной секретарши. Ни один документ не осквернял сверкающее полированное дерево громадных письменных столов.
— Скажите, — обратился Джонатан к охраннику, — как часто заходят сюда члены Правления?
— Они собираются здесь на ежегодные совещания, сэр, — ответил тот. — А в другое время, мне кажется, они приезжают сюда только тогда, когда их вызывает мистер Седеруэйт.
Хенском Людлоу Седеруэйт II был тем самым Президентом “Объединения”, чьи апартаменты занимали самый верх пирамиды и чье, судя по снимкам, нестареющее с годами лицо фотографировали, но которого никто никогда не видел.
— А кто-нибудь из них живет в Миннесоте? Простите мое любопытство. Ведь я здесь впервые.
Охранник хихикнул.
— Что вы, сэр, вы забываете, что у них у всех теперь свои самолеты и свои летчики. Взять, к примеру, мистера Иппнигера — у него четыреста тысяч акров в Луизиане, которые ему нужны для ловли креветок; там он и живет. Мистеру Летчуэллу принадлежит маленький остров у берегов Мексики; у него собственный замок и своя маленькая армия — поэтому-то он и носит красно-синюю форму и кожаные сапоги со звездами.
— Я наверняка встречал мистера Летчуэлла в лифте.
Джонатану удалось в разное время мельком повидать почти всех осанистых, импозантных директоров. Один из них, бесспорно рыбак, носил белые парусиновые брюки и белую фуражку с зеленым целлулоидным козырьком. Другой по соображениям здоровья ходил в сандалиях из сыромятной кожи, из которых торчали голые пальцы. За всеми этими маленькими чудачествами крылся, конечно, определенный расчет; как неоднократно и терпеливо объяснял ему мудрый старый Лис, они прибегали к ним, чтобы продемонстрировать свою демократичность.
Поблагодарив охранника, он снова спустился вниз.
— Без пяти два, — объявил он, просунув свою лысую голову в приемную Лиса.
— Заходите и подождите здесь, — сказала мисс Теблейн, глядя на него поверх очков. — Ну, говорите же! О, вы должны мне сказать! Оно на самом деле…
— Наши директора слишком много работают, чтобы заниматься подобными глупостями, — неодобрительным тоном прервал ее Джонатан. — Но я понимаю, конечно, что вы просто пошутили.
— А мне так хотелось узнать!
Достаточно ли безупречна лояльность мисс Теблейн? Не исключено, что она может оказаться опасной сотрудницей, подумал Джонатан. Он погрузился в чтение “Дорогих сограждан” — органа, который “Объединение” выпускало для своих сотрудников, и читал до тех пор, пока не вспыхнула сигнальная лампочка и мисс Теблейн объявила, что он может войти. Хорошие новости или плохие — а, по его мнению, они едва ли могли быть плохими — он их сейчас узнает.
— Добрый день, сын мои, — сказал Л.Лестер Лис.
Лицо его было белым, как лист “Гга” — полуфабриката, который компания производила для предприятий зубной пасты, и на этом белом лице пятнами залегли глубокие тени. Один угол рта у него отвис. Левый глаз с огромным свирепым зрачком был широко, по-совиному открыт.
— Да вы больны, Лестер!? — вскричал потрясенный Джонатан.
— Я не болен, я умираю, — невозмутимо ответил заведующий отделом рекламы. — Я умру сегодня днем за, моим письменным столом, по-видимому, не позже, чем через пять-десять минут.
— Позвольте мне отвезти вас домой!
— Нет, я хочу, чтобы это произошло именно так, — произнес Лис голосом, подобным обрывку тумана. — Я хочу, чтобы моя смерть, как и вся моя жизнь, стала демонстрацией верной службы “Объединению” и тем идеям, которые оно олицетворяет. Но время не ждет, сын мой. Завтра утром во внутриведомственном бюллетене — Голубая форма 114В — будет объявлено, что вы становитесь моим преемником на посту главы отдела рекламы. Для начала вы будете получать пятьдесят тысяч. Соответственно увеличится число акций вашей премии.
— Благодарю вас, Лестер.
— Я надеюсь, первое, что вы сделаете, вступив в должность, найдете себе помощника, в котором, как в нас с вами, будет гореть священный огонь.
