дни до твоего возвращения.
— Я вернулся сегодня, — проговорил барабанщик, — и наше слово отныне не «Коруна».
Шагнув к камину, он снял с крюка инструменты и начал поворачивать кольца замка, проговаривая вслух слово: «К-О-Р-У-Н-А». Когда он установил последнюю букву, замок распался в его руках.
— В Плимуте меня определили в пехотный, полк, старина.
— Тридцать восьмой — превосходный полк, — своим обычным глуховатым голосом отозвался старый гусар. — Я прошел с ними от Саагана до Корунны. В Корунне они защищали правый фланг, вместе с дивизией генерала Фрезера. Они храбро стояли.
— Мое сердце осталось с морем, — печально сказал барабанщик, протягивая товарищу трубу. — Тебе предстоит сослужить последнюю службу своему королю. Мэттью! — Он неожиданно повернулся, и мой отец увидел тонкую струйку крови, вытекавшую из круглого отверстия в его груди. — Мэттью, нам понадобится твоя лодка.
Как во сне, мой отец поднялся, пока они прилаживали свои инструменты: один — свой барабан, другой — трубу. С фонарем в руке он вышел из дома и начал спускаться к берегу, а они тяжело дышали за его спиной. Все трое сели в лодку, отец отчалил.
— К косе Долор-Пойнт, — приказал барабанщик, и отец послушно налег на весла, оставляя далеко за кормой белые домики Коверака. Возле косы он перестал грести, и трубач Вильям Таллифер поднес к губам свой инструмент. Сигнал общего сбора раскатился в воздухе подобно горному потоку.
— Они придут, — проговорил барабанщик. — Мэттью, греби к Железному рифу.
Возле Железного рифа они причалили лодку к скале Каирн-Дю; барабанщик достал свои палочки. Сухая дробь пронеслась над волнами, словно боевая колесница.
— Они услышали и придут, — сказал он, опуская на дно лодки свой инструмент. — Мэттью, нас ждут на Канонирском поле.
На берегу все трое вышли из лодки и стали подниматься по полю; возле ограды барабанщик остановился, снова достал свои палочки.
У отца перехватило дыхание, когда прогремели первые звуки дроби. Из темноты, со стороны моря,
— Старший сержант Томас Айронс! — выкликнул он стоявшего первым в шеренге гусара.
— Здесь! — прошелестел тихий ответ.
— Старший сержант Томас Айронс, как принял ты свою смерть?
— Как принял смерть? — голос мертвеца терялся в шепоте волн. — Мне довелось обмануть девушку, предать друга в прошедшей жизни, и за эти преступления мне придется держать ответ. Но смерть я принял, как подобает мужчине. Боже, храни короля!
Трубач вызвал следующего.
— Рядовой Генри Бакингэм!
И следующий мертвец отвечал:
— Здесь!
— Рядовой Генри Бакингэм, как принял ты свою смерть?
— Как принял смерть? Я пьянствовал, воровал в прошлой жизни; в винном погребке в Луго я проткнул ножом человека. Но я умер и принял смерть, как подобает мужчине. Боже, храни короля!
Трубач обошел весь строй, и, когда закончил, его место занял барабанщик. Тот же вопрос был задан каждому из морских пехотинцев. Каждый отвечал: «Здесь», когда выкликали его имя, и каждый заканчивал словами: «Боже, храни короля!»
Завершив перекличку, барабанщик снова поднялся на могильную насыпь и произнес:
— Мы скоро вернемся, и расчет будет полным. Ждать осталось совсем немного.
После этого он повернулся к отцу и приказал везти их обратно в дом. Шеренги мертвых солдат колыхались, мутнели, провожая их дружным «Боже храни короля!», пока наконец все мертвецы не слились с темнотой, растворившись в ней, словно пленка дыхания на поверхности зеркала.
На кухне отец поставил фонарь на стол, безуспешно попытавшись возобновить прерванную починку сети. Его спутники, казалось, забыли о нем. Барабанщик подкрутил поярче фитиль — кровь продолжала сочиться из круглого отверстия в его груди, — тщательно установив внутри замка буквы. Закончив, он сказал:
— Вместо «Коруны» пусть будет «Байона». Ты выбросил «н» из Корунны, я выбрасываю «н» из Байонны.
Перед тем как защелкнуть замок, он медленно проговорил это слово: «Б-А-Й-О-Н-А». Молча повернувшись, он повесил инструменты обратно на крюк, затем взял трубача под руку, и оба шагнули в темноту, не оглядываясь по сторонам.
