выделяемые им отходы испускают чрезвычайно едкий и неприятный запах. Из соображений милосердия сам он был изменен так, что запах этот почувствовать не способен.
К счастью, комбинация генетических факторов и влияния окружающей среды, приведшая к образованию данного атавизма, полностью исследована и объяснена, так что в дальнейшем подобное…»
Дальше слова перестали что-либо значить, как всегда случалось в этом месте. Дальше я ничего не хотел читать — все равно чепуха. Я был властителем мира.
Я встал и пошел прочь — в ночную тьму, даже не замечая кретинов, толпившихся в комнатах, через которые я проходил.
Через два квартала начиналась торговая зона. Я нашел вход в магазин и вошел туда. Я не обращал внимания на то, что выставлено в витринах, — там серяк, тряпки для нищих оборванцев. Я прошел мимо этих витрин к специальному отделу и обнаружил там достойный костюм, который смог бы носить: серебряный с голубым и строгая черная окантовка по краям. Любой кретин сказал бы, что это «очень мило». Я нажал кнопку рядом с костюмом. Шкаф- автомат поднял на меня тупой стеклянный глаз и проквакал:
— Вашу расчетную книжку, пожалуйста.
Я вполне мог бы предоставить ему расчетную книжку, если бы позаботился выйти на улицу и отобрать ее у первого встречного; но на такое у меня не хватило бы терпения. Вместо этого я вытащил из расположенного рядом бара одноногий столик, поднял его над головой и швырнул в дверцу шкафа. Раздался грохот, и на железке напротив запора образовалась вмятина. Я еще раз швырнул столик, целя в то же место, после чего дверца настежь распахнулась. Я набрал целую охапку одежды — все, что было нужно.
Там же я принял ванну и переоделся, а затем забрался в большой многоторг чуть дальше по авеню. Супермаркеты почти ничем не отличаются друг от друга. Я сразу отправился в отдел ножей и подобрал там три штуки разных размеров — самый маленький размером с ноготь. Теперь я мог рассчитывать только на удачу. Я, как и в прошлый раз, попытал счастья в мебельном отделе, где мне время от времени везло; но в этом году была мода на все металлическое. Мне же требовалось крепкое дерево.
Я знал, где имеется хорошая заначка вишневой древесины — в просторных блоках заброшенного торгового склада на севере, в местечке под названием Кутеней. Я мог бы захватить запас на несколько лет — но зачем, когда весь мир и так принадлежал мне?
Наконец в отделе товаров для мастерских я обнаружил кое-какие древности: столы и скамейки, все с деревянными крышками. Пока эти придурки толпились в дальнем углу магазина, притворяясь, что не замечают меня, я отпилил хороший кус от самой маленькой скамейки и сделал для него основание из другой.
Раз уж я туда забрался, лучшего места для работы искать вряд ли стоило, а есть и спать я мог наверху.
Я знал, что мне надо. Это должна была быть фигурка человека, сидящего со скрещенными ногами, откинутой назад головой и закрытыми глазами.
Вся работа заняла три дня. Получился не человек и не дерево я создал нечто новое, чего до сих пор просто, не существовало.
Красота. Было такое старинное слово.
Одна из рук фигуры как бы расслабленно свисала, а другая была сжата в кулак. Я взял самый маленький нож; тот, что использовал для шлифовки. Просверлив отверстие в деревянной руке фигурки — как раз между большим и указательным пальцами сжатого кулака, я воткнул туда нож; в маленькой руке он казался мечом.
Я зацементировал нож намертво. Затем выбрал клинок поострее и, надрезав большой палец, смазал кровью лезвие маленького ножа.
Остаток дня я провел в поисках и в конце концов нашел подходящее место — нишу в разломе скалы на маленьком треугольном клочке земли, почти нетронутом, у развилки двух дорог. Разумеется, в таком обществе, как наше, ничто не могло оставаться неизменным, когда каждый меняет свое жилище раз в пять лет или даже чаще, следуя веяниям моды.
Послание у меня уже было готово, из напечатанных еще в прошлом году. Бумага обработана специальным составом, чтобы ни дождь, ни солнце не нанесли ущерба тексту. У дальней стены в нише я припрятал маленькую фотокапсулу и провел контрольный провод в скобе у основания фигурки. Я водрузил фигурку на листок с посланием и в двух местах слегка смазал ее цементом. Делал я это не в первый раз и поэтому точно знал, сколько потребуется цемента, чтобы фигурка сдвинулась с места только тогда, когда кто-нибудь действительно захочет ее сдвинуть.
Затем я отошел немного, чтобы оценить свою работу, — и сила ее и трогательность заставили меня затаить дыхание; слезы выступили у меня на глазах.
Свет прерывисто мерцал на замазанном темными пятнами лезвии, торчавшем из деревянной руки. Фигурка одиноко сидела в своей нише, будто в склепе. Глаза ее были закрыты, а голова запрокинута, лицо обращено вверх, к солнцу.
Но над головой у нее — только камень. И не было для нее солнца.
Сгорбившись на голой холодной земле под перечным деревом, я смотрел через дорогу на затененную нишу, где сидела моя фигурка.
