Фаоса, — заставляла задуматься: не следует ли поразмыслить над тем, что скрывается под такой прекрасной обложкой? Как говорится в одной вайдесской пословице: «Стоит увидеть краешек подола, и уже догадываешься, каково само платье».
Но упрямый пастух не унимался:
— А что, этот бог прямо тебе свои священные слова говорил?
Квелдальф, не зная, как быть, растерянно покачал головой.
А вредный пастух продолжал:
— Ну, раз у тебя с ним самим разговора не было, так с какой стати мне твоим словам верить? Когда я, к примеру, гром слышу, или вижу, как из земли проклевывается зеленый росток, или со своей женщиной в постели кувыркаюсь, так все это — вещи, которые я знаю сам. И мне не стыдно поклоняться богам, которые все это создали. А поклоняться какому-то богу, который что-то там когда-то сказал? Если он вообще говорить умел!.. Ха!
И пастух снова сплюнул.
Квелдальф услышал, как у него за спиной один из вайдессов — похоже, Нифон — тихо промолвил:
— Да это же богохульство!
И Квелдальф тоже почувствовал, как по всему его телу пробежала жаркая волна — такого жара не способно вызвать водянистое солнце севера. Сбривая волосы на голове, вайдесские жрецы одновременно давали и обет безбрачия в знак глубочайшей приверженности доброму богу. Квелдальф уже давно принял обет безбрачия, и это редко причиняло ему беспокойство.
С другой стороны, в Империи не было принято столь открыто, как бы между прочим, говорить о любовных утехах, а этот пастух упомянул об этом вскользь как о чем-то, само собой разумеющемся. И столь внезапно обнаженная истина заставила Квелдальфа остро почувствовать то, от чего он отказался.
— Если святые слова Фаоса, переданные мною, ничего не пробуждают в твоей душе, — обратился он к пастуху, — то вспомни о подвигах последователей его веры. Их очень много, и это они владеют землями от границ Макурана, что далеко на юго-западе, и вдоль берегов Вайдесского и Судоходного морей; а также их влияние распространяется по побережью Северного моря вплоть до границ с землями халогов. И вся эта огромная территория находится под эгидой одного человека, великого автократора Ставракиоса! Тогда как относительно небольшая страна халогов вся раздроблена и поделена между бесчисленными вождями. Разве этот пример не свидетельствует о могуществе Фаоса?
— Этот аргумент противоречит духу священного учения, — прошипел у Квелдальфа за спиной Нифон. — Варвары должны прийти к вере в доброго бога благодаря величию самого Фаоса, а не тех, кто лишь следует его учению.
— Не называй их варварами, — тихо шепнул ему Антилас. — Он ведь и сам один из них, вспомни-ка?
Нифон что-то проворчал. А Тзумас негромко возразил им обоим:
— Если уж для последователей учения Фаоса оно порой значит недостаточно ясно, то эти люди лишь впоследствии смогут понять его истинное величие. Пусть Квелдальф продолжает так, как хочет.
Подобное было вполне в духе вайдессов. Халоги, к которым взывал в своей проповеди Квелдальф, этих пререканий даже не заметили. А он, впервые с тех пор как прибыл в страну халогов, чувствовал, что у него по-настоящему серьезные слушатели.
«Интересно, отчего это так происходит, — думал он. — Ведь Нифон, в сущности, прав: аргумент, основанный на результатах учения, слабее, чем аргумент, почерпнутый из самой доктрины. Впрочем, северяне уважают силу, и, похоже, напоминание о могуществе вайдессов ничуть его проповеди не повредило».
— Изгоните же зло из вашей жизни! — взывал Квелдальф. — Примите идеи доброго бога в души свои и в мысли свои. Обратитесь к той добродетели, что покоится в душе каждого из вас. Кто из вас хочет показать всем, что готов стать верным приверженцем Фаоса, обладающего великой и доброй душой, и навеки отринуть зло?
Он и раньше всегда задавал этот вопрос в конце каждой проповеди. И всегда ответом ему служило каменное молчание. А то и насмешки. Халоги с удовольствием его слушали: для них это была необычная и довольно интересная возможность развлечься. Но одно дело просто слушать, и совсем другое — проявлять послушание. Несмотря на все свои страстные призывы, Квелдальф так никого и не обратил в свою веру. Во всяком случае, до сегодняшнего дня. Но сегодня вдруг робко поднялась одна женская рука, затем вторая, а потом поднял руку и кто-то из мужчин…
Квелдальф, исполненный благодарности, быстро начертал на груди, над сердцем, знак солнца и поднял полные слез глаза к небесам. Наконец-то добрый бог подал ему знак, что и этот северный народ не будет им забыт!
Скэтваль перерезал жертвенному коню горло и быстро подставил к ране большую чашу, чтобы собрать хлынувшую кровь. Когда конь рухнул на землю, Скэтваль наполнил жертвенной кровью маленькие кропильницы и принялся пятнать деревянные стены храма ярко-красными брызгами. Он вымазал кровью свои руки и лицо, а также руки и лица тех своих сородичей, которые собрались, чтобы совершить жертвоприношение вместе с ним.
Пока он окроплял собравшихся святой кровью, жрец Гримке, сын Гранкеля, провозгласил:
— И пусть хлынет на нас благодать богов, как хлынула кровь из горла этого жертвенного животного!
