Калмар не дрогнул и глаз не отвел. Он, как и Квелдальф, держался на редкость спокойно. И долго молчал. Потом посмотрел на труп Квелдальфа и вздохнул.
— Нет, Скэтваль. Все так и есть.
Скэтваль тоже вздохнул, по-прежнему мрачный, но явно удовлетворенный ответом Калмара. Тихий шепот пролетел по рядам неофитов, только что услыхавших, что Калмар признал могущество прежних богов своего народа. Они еще долго стояли там, глядя на Квелдальфа, лежавшего в луже собственной крови, и две-три женщины неуверенно осенили себя знамением в виде солнечного круга. Но большая часть людей уже начинала расходиться с поля, где они только что молились Фаосу.
Скэтваль даже не улыбнулся. Он ничем не выдал своих чувств, в душе празднуя победу. Через год кратковременное увлечение халогов этим Фаосом будет забыто, как очередная песня, которую поют все лето, а потом надолго забывают.
Довольный тем, как все повернулось, Скэтваль велел своим спутникам:
— Васа, Хель, возьмите его за ноги и сбросьте в ту яму, которую он выкопал. Но сперва отсеките ему башку. Обещание есть обещание.
— Хорошо, Скэтваль, — сказали оба воина разом, и он услышал в их голосах то же глубокое уважение, какое чувствовал всегда.
Они говорили с ним почти так же почтительно, как если бы он был Ставракиосом Вайдесским, единоличным правителем могущественной империи, а не Скэтвалем Быстрым из страны халогов, вождем одного из трех вечно враждующих между собой племен. Ощущение собственной власти, такое же пьянящее и сладкое, как вино с юга, переполняло его грудь; оно придало его походке особую горделивость, когда он двинулся по тропе к Большому дому.
Но его дочь Скьялдвор, заметив яркую кровь на светлом древке его копья, с плачем выбежала из дома и бросилась через сад к лесу. Он долго смотрел ей вслед и озадаченно чесал бороду. Потом несколько раз воткнул острие копья в землю, счищая с него кровь Квелдальфа, и насухо вытер тряпицей, чтоб не заржавело.
— Вот и пойми этих женщин! — проворчал он, прислонив копье к земляной стене Большого дома. Затем открыл дверь, вошел, спокойно кивнул своей жене Ульвхильд и сказал: — Ну что ж, вот я и вернулся.
Андрэ Нортон
ДЕВЯТЬ ЗОЛОТЫХ НИТЕЙ
(Перевод И. Тогоевой)
Тропа, что шла по верхнему краю утеса, нависшего над морем, всегда служила запасным путем в замок. Край утеса постоянно осыпался, и теперь там осталась лишь тоненькая неровная тропинка, обрамленная ледяным кружевом замерзших водяных брызг, долетавших сюда со штормящего моря.
Уже перевалило за полдень, однако солнце так и не показалось; сердито насупленное серое небо сливалось со скалами, покрытыми глубокими трещинами. Путнице, что пробиралась по краю утеса, приходилось чуть ли не пополам сгибаться под порывами ледяного ветра. Она старалась втыкать свой дорожный посох поглубже в бесконечные трещины и щели под ногами, чтобы удержаться на ногах, когда ветер ударял с особой силой, ибо он легко мог сбросить ее с обрыва.
Вдруг путешественница остановилась, вглядываясь в нечто вроде высокого каменного столба или колонны, увенчанной изломанной капителью и указывающей в небеса. Это странное сооружение напоминало сломанный коготь. Женщина взмахнула своим посохом, и на вершине загадочной колонны или скалы заплясало голубоватое мерцающее пламя. Это продолжалось несколько мгновений, а потом вдруг яростный порыв ветра загасил голубоватый огонек — точно свечу задул.
Тропа наконец свернула в сторону. Спиной к морю идти стало легче, да и сама тропа здесь была шире, словно земля сумела сохранить здесь не только исхлестанные ветрами и волнами утесы, но и следы людей. Некоторое время путница шла по самому краю узкой горной долины, формой своей напоминавшей наконечник стрелы, острым концом направленный к морю. Ручей, деливший равнину пополам, тоже сбегал к морю, а там, где долина вдруг снова резко сужалась, высился замок — с башнями и узкими окнами-бойницами; рядом с ним виднелось второе такое же здание-близнец, и между ними был перекинут мост, под которым вольно несся бурный поток.
На фоне серых утесов каменные плиты, из которых были сложены стены обоих зданий, выделялись своей темной зеленью, будучи словно разрисованными мхами, которые успели за долгие-долгие годы покрыть стены замка почти целиком.
Путница остановилась у подножия крутой лестницы, спускавшейся к самой тропе, и внимательно огляделась. Никаких признаков жизни вокруг заметно не было. Щели окон смотрели на нее, словно черные слепые глазницы трупа. Окрестные поля так и не были распаханы, и теперь их покрывала густая и жесткая трава.
— М-да… — прошептала себе под нос женщина, словно пытаясь как-то оценить увиденное.
В ее памяти одна картина сменяла другую. Та земля, которую она видела сейчас перед собою, была хорошо знакома ей и при ином времени года, и в
