Я пожала плечами:
— Я лично себя «другой» не чувствую. А что, действительно ли твой король был когда-то простым смертным и правил одним из западных королевств?
— Он никогда не был смертным, — сказала Лиз. — Да, он правил королевством смертных в течение ста лет и даже больше, но под конец все же покинул своих подданных, понимая, как это безжалостно по отношению к ним. Ведь этими людьми правил король, который не мог ни состариться, ни умереть.
— Но по отношению к нему это тоже было безжалостно, — заметила матушка Адель. — Ведь он видел, как один за другим дряхлеют и умирают близкие ему люди. — Лиз изумленно посмотрела на нее, и она прибавила: — Не удивляйся: я ничуть не умнее, чем мне следует быть. Просто я прочитала одну книгу. Захотелось узнать, правдивы ли все эти истории о нем. И в этой книге говорилось, что тот король дал обет навсегда уйти под сень Большого леса и никогда — во всяком случае, на нашем веку — не покидать его.
— Да, это правда, — с горечью подтвердила Лиз. — И этот лес не покинет также никто из тех, что ушли туда с Ним вместе, и никто из тех, что родились уже потом. Большой лес — это куда более широкий мир, чем вы можете себе представить. И ваш собственный мир — это всего лишь самый краешек того широкого мира. И все же там самая настоящая тюрьма! А мне всегда так хотелось вдохнуть воздух вашего мира, мира людей, ощутить на лице прикосновение солнечных лучей, а под ногами — обыкновенную землю!.. Но данная им клятва — клятва, которую он принес задолго до того, как я родилась на свет! — запрещала любому из нас даже думать об этом.
— Но ты, конечно же, думала, — вздохнула матушка Адель. — Молодежь повсюду одинакова!
— Примерно такие слова я и от него слышала. — Лиз была настолько разгневана и напряжена, что говорила еле слышно. — Именно так он и говорил!
— Но он ведь отпустил тебя?
— А как он мог меня остановить? Но он прекрасно знал, что произойдет потом, что стены сомкнутся навсегда, стоит мне приоткрыть их, и никакого возврата уже не будет.
— А ты хотела бы вернуться?
— Тогда не хотела, — сказала Лиз. — А теперь… — Ее пальцы запутались в волосах Франчи, и она осторожно высвободила волнистые пряди. — Этот мир не годится для таких, как я. Здесь меня ненавидят, или боятся, или и то, и другое. Здесь во мне видят вещь, которую нужно либо использовать, либо сжечь. Даже вы, пустившие меня в свой дом и осмелившиеся меня полюбить, отлично знаете, что можете поплатиться за это. И видимо, поплатитесь, хотя вы и очень смелые женщины. И, поплатившись, станете меня ненавидеть.
— Возможно, — сказала матушка Адель. — А возможно и нет. И я совсем не уверена, что ты пробудешь в нашем мире достаточно долго, чтобы с нами что-то такое случилось.
— Я ни за что не вернусь в Монсальва! — отчеканила Лиз.
— Возможно, у тебя просто не будет выбора, — пожала плечами матушка Адель. — Если только ты не сумеешь придумать способ отделаться от милорда Жискара. Мы могли бы, конечно, на некоторое время задержать его в монастыре, но у него целый отряд вооруженных всадников. А у нас нет ни лошадей, ни оружия.
Лиз опустила голову.
— Я знаю, — сказала она. — Ох, это-то я знаю!
— Слишком много ты знаешь! — не выдержала я, вдруг страшно разозлившись; меня уже просто тошнило от этих бесконечных разговоров. — Почему бы тебе не перестать всего лишь
— Я не могу убивать! — воскликнула Лиз так испуганно, что я поняла: это правда. —
— Ты и раньше так говорила, — сказала я. — Значит, все твои знания, все твои чары только на то и годятся, чтобы руки вверх поднять и сдаться? А потом благодарить Господа за то, что ты не желаешь воспользоваться тем, что Он дал тебе?
— Если это действительно Он мне дал, — прошептала Лиз. — А не тот, другой.
— Чистейшей воды ересь! — заявила матушка Адель, но таким тоном, словно ей, в общем-то, было безразлично, ересь это или нет. — Лучше б ты и впрямь подумала как следует, девочка. Ты в таком положении оказалась, потому что все добрую христианку изображала. Ну так он и возьмет тебя, не сомневайся. И еще нас заставит дорого заплатить за то, что приютили тебя.
Лиз встала. На руках она держала крепко спящую Франчу. Она молча постояла, потом положила девочку на постель, заботливо укрыла ее одеялом, поцеловала и только тогда повернулась к нам.
— Хорошо, — промолвила она. — Я сдамся ему. И пусть он отвезет меня назад, в Монсальва.
