— Извините, Макс. Я все забываю, что это случилось именно с вашим мальчиком.
Макс пожал плечами. Из-за ширмы, закрывающей кровать бродяги, вышла сиделка, и Ленш повернулся к ней.
— Няня! Он хоть что-нибудь говорил сегодня с тех пор, как проснулся?
Сиделка покачала головой.
— Ничего. Только во сне, где-то в половине девятого, незадолго до того, как проснулся, пробормотал несколько слов. Но даже и теперь, когда он не спит, в нем явно есть что-то странное.
— Да?
— Он, должно быть, иностранец. У нас иногда лежат киприоты, чаще всего женщины, которые ни слова не понимают по-английски. Он похож на них: ничего не понимает, что ему ни говори. Все прекрасно слышит, но для него это просто шум и больше ничего.
— М-да. — Ленш пожевал розовыми губками. — Возможно, это последствия гетерохилии, а, может, и нет. Благодарю вас, няня. Держите доктора Хэрроу в курсе, обо всех изменениях в состоянии больного докладывайте ему. А сейчас, Макс, мне нужно с вами кое-что обсудить.
Он снова взял Макса под руку и быстро провел его через всю палату в помещение дежурной сестры. Закрыв за собой дверь, он резко повернулся к своему спутнику.
— Макс, что вы обнаружили? Этого чловека просто не может быть! Кто, кто помог ему выжить? Стакан молока, кусок хлеба с маслом, ломтик бекона — при таком заболевании он бы и до двух лет не дожил!
— Я знаю, — сказал Макс. — Кстати, я распорядился насчет его стола: простой сухой хлеб, овсянка без молока, чай без молока, и, когда ему станет лучше, небольшой кусочек постного мяса. Теперь-то мы его вытянем, как вы думаете?
Ленш потер рукой подбородок.
— Пожалуй, — задумчиво согласился он. — Будьте осторожны с мясом: дайте сначала не больше двух унций, проверьте реакцию организма — и только тогда кормите регулярно. Сегодня мы его, конечно, подержим на глюкозе. Это невероятно, невероятно! — Он ударил пухлым кулачком по столу. — Макс, мне бы очень хотелось просидеть с вами весь день и осмотреть его как следует. Но я не могу и поэтому сейчас скажу вам, что вы должны сделать. Я полагаюсь на вас, Макс, надеюсь, вы все выполните. Дайте-ка мне листок бумаги, я составлю для вас длинный список.
Список был очень длинным, но Макс как-то ухитрился в течение дня провести все необходимые тесты и дополнительные исследования. Диагноз Ленша, а также его собственный, полностью подтвердился.
В четыре часа того же дня он сидел в ординаторской, рассматривая карту анализа мочи, поперек которой лаборант нацарапал: «Гетерохилия, самая настоящая!» Когда зазвонил телефон, Макс поднял трубку.
— Отделение Б, — сказал он машинально, — сестра вышла.
— Доктор Хэрроу? — сказала телефонистка. — Вам звонят из города. Полиция.
— Полиция? — Макс медленно возвращался к действительности. — Да, давайте.
Трубка немного помолчала, потом послышался мужской голос.
— Извините за беспокойство, доктор Хэрроу. С вами говорит сержант Клаудби, полицейский участок Рэмпшн Роуд. Не могли бы вы нам помочь в одном деле?
— Я постараюсь.
— Речь идет о бродяге, которого один из наших людей нашел сегодня утром возле вашего гаража. Так ведь? Его, кажется, отвезли в вашу клинику?
— Верно, — сказал Макс.
Он ощупью нашел сигарету и сунул ее в рот.
— Собственно, он сейчас здесь, прямо в этом отделении.
— Не было ли при нем, случайно, ножа?
Макс помолчал немного, он прикуривал от зажигалки. Потом сказал изменившимся голосом:
— Да, был. А что?
— К нам поступило заявление от… м-м… минутку…, — на другом конце провода зашелестели бумагой. — Ага, вот. От доктора Скормена. Он живет недалеко от вас, всего через пару улиц. Вчера вечером у него пропала собака, восточно-европейская овчарка. Он каждый вечер перед сном выпускал ее погулять. А сегодня утром его жена нашла ее в кустах с перерезанной глоткой.
Макс не отвечал. Доктор Скормен был их с Дианой участковым.
— Вы слушаете, сэр?
— Да-да, я слушаю. Я знаю доктора Скормена и знаю его собаку. Случай неприятный, но каким образом вы хотите связать его с бродягой, которого нашли у меня?
— Просто предположение, сэр, — как будто оправдываясь, сказал сержант Клаудби. — Мне просто пришло в голову, что, может, этому бродяге стало
