Когда красное становится черным

И в темноту ночи я делаю прыжок.
Настало утро. Я был расстроен очень,
Увидев маму, бегущую по крыше,
С доской на той веревке рыжей,
С распухшей шеей преклоненной ниже.
И, глядя на нее, не смею крикнуть, как
Кричала мама этой темной ночью.
А вслед ей кто-то:
«Иди и плошку риса принеси мне, слышишь».
Она ушла, нет, унеслась в ту непролазную,
Бурлящих будней грязь,
Как будто бы за мышью погналась.
Пусть не в обличье человечьем я,
Таким же хунвейбином стану
По-кошачьи диким.
Я как-то от дантиста шел домой,
Вдруг, словно наяву, я слышу
Визг ее.
«Резцы твои остры, но гороскоп Неумолим,
И вряд ли ты поспоришь с ним
Ведь ты же рождена, увы, слепой
Под знаком мыши», -
Сказал рассказчик, тяжело вздыхая
В минуты смертные ее.
Знать было это предзнаменованье.
И я бежал, как дикий зверь,
Не смог прожить я девяти дарованных мне жизней
И в джунгли прыгнул,
Лишь на бумаге белой
След остался от кошачей лапы.

– Да, это о культурной революции, – сказал Юй.

– Сейчас я больше узнала о его жизни, – вздохнула Пэйцинь, – я уверена, что рассказчик говорит о Хун как о дитя «черной семьи». Ее семью преследовали «красные охранники». Те дети страдали от ужасной дискриминации. Их считали «политически ненадежными». Они были люди без будущего в социалистическом Китае.

– Да, вот поэтому она и осудила своих родителей, как мне сказали.

– Меня это тоже касается, потому что у меня было то же самое. На моих родителей тоже оказывали давление, они это от меня скрывали. – Голос Пэйцинь задрожал. – Какая поэма! Она выражает нечеловеческое отношение к детям во время культурной революции.

– Да, культурная революция принесла много бед. Даже сегодня встречаются люди, которые не могут выйти из тени, в том числе и Хун, и, возможно, Бао тоже.

– Ян оставил рукопись романа, так?

– На английском. По словам Чэня, этот роман похож на «Доктора Живаго», он о жизни китайского интеллектуала во времена правления Мао, но органы общественной безопасности уже забрали ее себе.

– Ты же мог сделать копию.

– Не было времени. В ту минуту, когда мы пришли в управление, там уже были они. Они уже знали обо всем. И секретарь Ли был конечно же на их стороне. Чэнь успел прочесть только пару страниц внизу, в ресторане.

– Что?

– Он настоял на том, что Бао должен допросить я, поскольку это мое дело, а он пока почитает книжку в маленьком ресторанчике на первом этаже. Но он не пришел, пока не закончился допрос.

– Чэнь ничего не говорил о рукописи?

– Нет, ни слова.

– Наверное, у него на это свои причины. Я думаю, что не нужно было его об этом спрашивать, – сказала Пэйцинь. – Чэнь – умный человек. Возможно, здесь был какой-то риск.

– Ты имеешь в виду, что он не хотел вовлекать меня в какое-нибудь рискованное дело, ведь органы не дремлют.

– Возможно. Я только предполагаю. – Пэйцинь сразу поменяла тему. – Ой, сегодня вечером у нас будет чудесный ужин. – Она резала креветки для доуфу.

– Не нужно готовить столько еды. У нас сегодня не будет гостей.

– Ты доказал управлению, какой ты способный полицейский. Это и надо отметить.

– А я этим утром, сидя в «Старом предместье», думал об увольнении, – сказал Юй. – Все эти годы я так мало зарабатывал. А тебе приходится так много работать, и в ресторане и дома. Я мог бы больше зарабатывать для семьи, если бы у меня было свое маленькое дело, вместе с твоим директором или Лу Иностранцем.

– Да ладно, муженек. Ты отлично поработал. Я горжусь тобой. – Пэйцинь улыбнулась. – Деньги многое значат, но не все. Как тебе вообще могло прийти такое в голову?