«Американец, — думает водитель. — Это заметно по акценту».
Он жмет сильнее на педаль акселератора.
— Теперь налево… направо… снова налево. Стоп!
Взгляд через стекло. Пустынное место. Несколько человек. Сегодня Пасха.
— Хорошо. Поедем дальше. Нахтигаленвег, дом — три.
«В моей профессии случаются прелюбопытные истории, — думает человек за рулем. — Наверняка, к янки кто-то приклеился, а я мотаюсь с ним, да еще и должен радоваться, если он не впутает меня в свои дела».
Дома расступаются. Такси обгоняют несколько машин. Мотор поет пронзительный гимн. Водителю все равно кого везти. Главное, чтобы пассажир был с толстым бумажником и умел себя прилично вести.
— Подъезжаем, — говорит шофер и думает: «Полиции нечего совать нос в чужие дела. Если кто-то ко мне пристанет, я сумею доставить ему неприятности».
Нахтигаленвег, 3. Квартира Шульца-Дерге.
— Ровно десять часов. Как это мы успели? — Эдгар сует водителю в руку купюру, тот снимает кепку: на вечер хватит.
На углу дома стоит скамья. На ней сидит человек. Он читает газету. Неужели он не нашел ничего лучшего в воскресное пасхальное утро, чем сидеть на скамейке и читать? Из-за кузова грузовика выползают две тени.
«В сущности, я ожидал увидеть более современный дом, — заключает Эдгар, подходя к садовой дорожке, — во всяком случае, более оригинальный; никогда бы не подумал, что Шульц-Дерге любит солидность».
Но какое ему дело, где живет Шульц-Дерге — в современной вилле или нет? Куда важнее сейчас тот факт, что из двоих, вышедших из-за грузовика, один — Бертон.
— Хэлло, Уиллинг, — говорит Бертон. — Не найдется ли у тебя минутка для меня? Так сказать, по старой дружбе.
Рядом с Бертоном топчется на мягких подошвах толстощекий тип с водянистыми глазами. Позади грузовика поставлен шестиместный «мерседес». Вот такие дела.
— Признайся, у меня неплохое чутье, — хвастается Бертон.
Эдгар глубоко вдыхает весенний воздух. Ветер пропитан ароматом почек и цветов.
Бертон смеется.
— На всякий случай я кое-кого поставил возле редакции. Видишь, Уиллинг, как я беспокоюсь о твоем здоровье! Я даже не позволил себе праздника, забочусь о тебе, как первоклассный ангел-хранитель.
Бертон смеется, но лицо его остается холодным и безучастным, как у манекена.
«Он видел, как я вчера заходил в издательство, — думает Эдгар. — Он все знает. Он узнал, что я хочу дать Шмидту и Хантеру решительный бой. Когда он накануне увидел меня выходящим из гостиницы с портфелем, он догадался, что я — к Шульц-Дерге».
Бертон смеется. У него своя манера смеяться — глухо, раскатисто и вызывающе.
Эдгар дышит тяжелым воздухом. Это не сладкий аромат вишневых деревьев и цветущих кустов в Бергене, а удушливый запах огромной сирени, тянущейся к солнцу в палисаднике виллы Шульца-Дерге.
Эдгар тоскует по оставленной гостинице в Бергене. Как хорошо будет (если, конечно, все кончится и он отдаст портфель в руки Шульца-Дерге), уютно усесться на террасе гостиницы, залитой солнечным светом, щебетаньем птиц и живой белизной цветущих вишен; он будет спокойно попивать кофе и ждать Джейн.
— Хватит! — рычит Бертон. — Кончай свои глупости!
Эдгар не отвечает ни слова, но его взгляд означает, что он намерен идти выбранным путем до конца, даже если он ведет в пропасть.
— Это дорого обойдется тебе, — добавляет Бертон, уверенный в невозможности склонить Уиллинга к капитуляции. — Ты не думай. Мы заплатим побольше, чем кто бы то ни было. — Он кивнул в сторону виллы Шульца-Дерге. — Даже больше, чем он.
Эдгар потягивается, прижимает к боку портфель, и Бертон больше не строит иллюзий. Он понимает смысл этого молчания и ругается про себя: черт, как можно быть таким непробиваемо-твердолобым, будто мир — единственная юдоль печали, а могила — рай, который стоит искать и находить. Несмотря на это, он вытаскивает последний аргумент, могущий оказать воздействие:
— А Джейн? О ней ты не подумал?
Эдгар поворачивает вниз дверную ручку. Металл на ощупь холоден и тверд. Да, что будет с Джейн? Он закрывает за собой калитку сада, медленно поворачивает голову. На улице стоят Бертон и толстощекий с подошвами из микропорки, в расстегнутом пиджаке, с руками в карманах. На мгновение в его душе встает все: страх, тревога, любовь к Джейн, жалость к ней и к самому себе, ненависть. Но теперь не время поддаваться чувствам. Теперь важно не утратить мужества, сохранить здравый рассудок, ведь он поклялся не сворачивать с этого пути. Он продаст свою шкуру как можно дороже, но если что случится, он сумеет умереть. Есть время даже свыкнуться с мыслью о смерти.
