оттого, что он болен и стар. Он мне часто говорил: «Найди себе мужа. Пусть он будет нищим, но ты должна его по-настоящему любить. Тогда он увезет тебя с собой, в Германию. Я буду вас материально поддерживать. Но отсюда ты должна уехать. Этого требуют наши деловые и партийные интересы. Я хочу, чтобы ты была счастлива».
— Все так и было? — спросил я.
— Да, так и было.
У меня пересохло в горле. Я едва мог говорить.
Передо мной сидела Джейн. Я любил ее, любил так сильно, что вся моя жизнь потеряет смысл, если ее не будет рядом со мной.
Сквозь шторы мерцала пронизанная рекламными вспышками ночь.
Мы вышли и сели в кабриолет Джейн. Другие автомобили, запаркованные перед рестораном Биг Бой Билли, тоже пришли в движение. Они держались около нас. Я попытался отделаться от них, но безуспешно.
В Центральном парке нас окружила спасительная темнота. В усеянное звездами небо улетали чернильно-черные кроны вязов. Я остановился, мы вышли из машины и несколько секунд стояли в ослепительном свете фар.
Когда фары погасли, нас снова окружила глубокая, тихая ночь. Лишь иногда потрескивали ветки. Кто-то осторожно ступал по траве, неизвестный человек, который что-то искал и не находил.
Где Бертон? За кустами? Видел ли он нас? Я прислонился спиной к стволу дерева. Мы стояли в тени могучего, не сломленного многими бурями и молниями старого вяза.
Немного дальше поднимался перевитый одеревеневшими лианами каштан. Там стоял такой же непроницаемый мрак.
— Лучше всего сделаем так, — шепнул я Джейн. — Я побегу туда. Если все спокойно, ступай следом за мной.
Я пересек газон, казавшийся огромным серебряным сверкающим ковром. На небе сияла луна, как желто-оранжевый бумажный круг, наклеенный на черный фон и подсвеченный сзади.
Запутанными клубами лианы свешивались с ветвей каштана, обвивали гирляндами соседнее дерево и сплетались с развернувшимися широкими листьями в плотную крышу, сквозь которую не проникал ни единый луч лунного света.
Люди Бертона кружили вокруг каштана и вяза, под которым теперь стояла одна Джейн. Но я ничего не видел и не слышал, кроме шорохов травы и листвы. Я вышел из тени в пятно лунного света и махнул Джейн.
Джейн пошла навстречу мне по газону мягкими и осторожными кошачьими шагами, но при этом вовсе не казалась кошкой, скорее она походила на тигра, молодого, красивого хищника, еще не вполне осознающего заложенную в нем силу. Но осознание этой силы придет, и тогда он пустит когти. Без когтей в любви нельзя.
В лунном свете ее черные волосы засияли серебром, лицо похорошело, линия губ стала мягче. Даже мои твердые, загорелые руки, вытянувшиеся навстречу ей, выглядели серебристыми и мягкими. Лицо Джейн мирно покоилось в моих руках, но ее глаза, до этого нежно блестевшие, теперь сверкали, как драгоценные алмазы.
Я чувствовал ее губы, дыхание, оказавшееся теплее воздуха тропической ночи. В нем я нашел все, что искал: биение ее сердца, мир, о котором я давно мечтал.
Я хотел, чтобы она была счастлива, даже если я сам потеряю счастье. Я никогда не хотел умирать и был готов ко всему, даже к измене. Меня охватило желание капитулировать, чтобы она не печалилась, чтобы ей было нечего бояться и она могла спокойно, весело и радостно жить, как многие другие.
Почему я должен отказываться от счастья, которое так неожиданно оказалось в моих руках? Почему я не могу уехать куда-нибудь с Джейн — да в ту же Европу! — сделать все, что задумал для нее старый больной Шмидт, с одним единственным, может быть, условием — уволить меня из числа служащих фирмы? Между «Шмидтом и Хантером» и мною установится вооруженное перемирие. Я сумею забыть все, что видел и пережил. Пусть я потеряю часть моей чести, даже значительную часть, но вместо этого приобрету новую и счастливую жизнь. Я смогу любить Джейн, она сможет любить меня. Мы будем счастливы. Я закрою глаза, буду слушать биение ее сердца и наслаждаться чудом нашего совместного существования. Я постараюсь навсегда забыть, что где-то в мире существует старый Шмидт, ультра-правый Хантер — странный человек, о миллионах которого никто ничего не знает, и негодяй Бертон, всегда говоривший с иностранный акцентом.
Надежда потрясла меня, как опьянение.
Чтобы всегда держать в своих объятиях Джейн, я встану на колени, присягну на верность «Шмидту и Хантеру» и покорюсь их воле.
В конце концов, я был человеком. Разве я не имел права взять то, что дает мне жизнь?
Я видел Джейн. Ее губы были теплы и свежи. Веки прикрывали ее глаза, но под ними все еще горел огонь. Мы были одни, весь мир существовал для нас. Но как велик этот мир? Он кончался за тенью этого дерева.
Если я останусь с тобой, Джейн, если я покорюсь? Я получу тебя, а ты меня. Но Шмидт и Хантер будут праздновать победу. Но я совершу измену всему, что до сих пор я считал близким и дорогим. Изменю даже тебе.
