каждое дело, они избирают прозвища, не имело значения. Я их вычислил.
Кивнув Руди, чтобы следовал за мной, я вышел на улицу. И он вышел следом, несчастный!
— Чего хочешь, ковбой, говори, — сказал Руди, вытаскивая сигарету.
— Надо поработать лопатой и все. Час работы.
— Но с чего вдруг я? Ведь дело нечисто или нет?
— Я сразу выбрал тебя и твоего друга. Вы мне подходите. Две тысячи долларов и никаких вопросов.
— Когда? — спросил Руди тем самым сиплым голосом.
— Сегодня вечером. В шесть вечера. Я подъеду к этой пивной.
— А аванс? — спросил Руди.
— Аванс получите перед работой, — ответил я.
— Хорошо. В шесть. Иду пить пиво. А ты, ковбой?
— А я боюсь индейца, — сказал я. — Пока.
Я смотрел, как походкой ленивого кота он опять залез в ту дыру.
Глубоко, глубоко, глубоко вздохнув, я пустился по улице, то есть по тротуару…
Два часа я шатался по городу, размышляя о своем дрянном Коэффициенте доброты. В чем конфликт, я не осознавал. Наконец, чтобы расплатиться, я выпил вина. Это было мое последнее вино в том жутком положении. Меня ждали гонки. Надо было вернуть себе прекрасную физическую форму, необходимую для дела, когда пульс перескакивает за двести ударов в минуту.
Почему сердце призывало меня к мести? Неужели все присяги государства Нобль стекли с меня, как с гуся вода?.. Что-то не так во всей этой путанице мотивов и принципов.
Светило солнце. Пыльное небо лоснилось от пота. По улицам Детройта вился шлейф выцветшего лета. Изъеденная короедом лодка скуки раскачивалась под дымчатым солнцем середины лета. Облака смога, словно отяжелевшие груди, тащились по земле и выглядели желтыми, как зимний дождь. Около небольшого кафе негр полицейский пил кока-колу и смотрел на окружающих полным безразличия взглядом. Когда он вытащил сигару, я подошел к нему.
— Много людей, но мало преступников, — сказал я, Щелкая зажигалкой.
— Ночные бабочки еще спят, — сказал полицейский, прикуривая. — Хотя их хватает и в полдень…
— Решите маленький кроссворд… Согласны? У моего Друга изнасиловали девушку. И так зверски, что она сошла с ума… Мой друг нашел преступников. Как полагаете, покарать ли ему их самому или передать в руки правосудия? Ответьте не как полицейский, а как человек. Как бы вы поступили, если бы такое произошло с вашей сестрой?
— Трудный вопрос… Все мы выросли в атмосфере ковбойских фильмов, в которых личность сама решает, покарать мерзавца или помиловать. Я, наверное, устроил бы самосуд. Наше правосудие далеко от совершенства. Преступность растет, потому что не получает достойной отпоры. Но расскажите мне вашу историю подробнее — это произошло в Детройте?
— Неважно, — ответил я, глубоко вздохнув. — Ожидание доставляет мне пьянящее удовольствие.
— Какое ожидание? — спросил полицейский.
— Не обращайте внимания, — сказал я, прощаясь. — Все это слова из моего сна.
— Хорошенькие сны вам снятся! — с подозрением покачал головой полицейский. Пыхтя сигаретой, он наблюдал, как я растворяюсь в людском потоке.
Пробежал небольшой дождик. Воздух стал мягким и нежным. Черные парковые деревья мягки и нежны, как бархат. Мокрый тротуар мягок и нежен, как грудь женщины. Влажный туман липнет к лицу и сулит покой, желтые голуби сидят на фасадах домов и на балконах. Внизу белеет их гуано.
Я вспомнил вечер, проведенный с Летицией. Оборванный ветер, паршивый и мелкий, затих среди ветвей. На плече рука синего вечера. Мы шли обнявшись. Взошли неоны, и клоаки неврозов запузырились на городском асфальте и бетоне. Лишь наша любовь была тем островом, которому не угрожали хаос и абсурд.
Увы… Процитирую хайку Мацуо Басио, которого любит мой шеф Хонда:
