В «Асторию» ввалилась гурьба подростков. Они с шумом облепили бар и стали заказывать напитки. Алкогольные.
— Я вижу, ты нисколько не переживаешь, что тебя изгоняют из государства Нобль, — сказала Мари-Луиза.
— Что поделаешь, — Роберт уныло улыбнулся, — таков удел. Ты борешься со злом своими методами, а я своими. Я созидаю государство Нобль в той мере, в какой хватает моих рук. Ведь и ты будешь делать то же самое, не так ли?
— Я вспоминаю твой рассказ о Ромасе Каланте, юноше, который совершил самосожжение во имя свободы своей родины. Ты рассказал грубо, совсем не патриотично, очень приземленно и даже с иронией, но ведь, я думаю, ты понимаешь, что каждая жертва имеет смысл и увеличивает Коэффициент доброты человека?
— Я патриот, но я не люблю декларируемого патриотизма. — сказал Роберт.
— В этом рассказе я усмотрела твою заботу о судьбе своего народа и подумала, что, рискуя жизнью на трассах «Формулы-1», ты приносишь жертву во имя государства Нобль, иными словами, во имя новейших достижений гуманизма, или нет?
— У каждого пилота «Формулы-1» своя мотивировка, почему он рискует. Конечно же, не ради пьянящей скорости и не ради блеска, окружающего атмосферу гонок. К скорости привыкаешь очень быстро, а рекламы, трескотня даже раздражают гонщиков, потому что почти все они личности и их угнетает дешевая популярность. Повторяю, у каждого есть своя мотивировка, ради чего он рискует, и она для него единственно правильная и несомненная. В Древней Греции были Ахилл, Менелай, Одиссей и Гектор. В наши дни герои, ежедневно глядящие смерти в глаза, это Ники Лауда, Ален Прост, Айртон Сенна… В выборе профессии не последнюю роль играет присущая мужчине внутренняя необходимость чувствовать себя настоящим героем. В этом есть что-то фрейдистское. Есть даже теоретики, утверждающие, что при стремительной езде гонщик сублимирует половое удовольствие.
— Что ж, — сказала Мари-Луиза, — каждое твое слово заверено смертью. Я верю в то, что ты говоришь.
— Да. Эта сладострастница-земля терпеливо поджидает наши тела. Смерть, ее близость, поднимает цену жизни. Мы требуем от нее большего. Возрастает ответственность каждого часа и подымается точка отсчета. Но хватит о егерях, гренадерах, гусарах и кирасирах… Вернемся к лысому толстяку, что забыл в бане фотографию. Надо его найти. У меня его фамилия проскочила мимо ушей, а ведь в разговоре с очкариком он ее называл.
— Мы его найдем уже сегодня, — сказала Мари-Луиза.
Когда они шли к выходу, от бара неслись тирады подростка, расхваливавшего «Лакрима Кристи» — сорт белого вина, отсутствовавший в коллекции бармена.
— Как же мы его найдем? — спросил Роберт на улице, когда Мари-Луиза взяла его под руку. — Мы в нашем положении напоминаем слюнявых просителей.
— Ага. Очень. Совсем как нищие, которые под звон колоколов стоят на паперти в ожидании подачки. Но не падай духом. Государство Нобль невелико. Мы его найдем сегодня же. Завернем в эту узкую улочку. Сейчас кого-нибудь спросим.
Мощенная камнем улица. Пять шагов в ширину. Кривая, как бровь цыганки. Узенькие тротуарчики. Солнце разворачивает жернова облаков, но сюда почти не проникает. Салатные и цвета слоновой кости дома. Серые дома. Зеленые дома. Экзотическое средневековье. Вдруг перед глазами разверзается широкое светлое пространство, и тишину разрывает девичий смех.
Роберт повернул голову, и глубокий аккорд стремительно выбегающей из воды девушки в бикини обжег его словно визия. В бассейне купались еще несколько ноблиек.
— Она будет первой, у которой спросим, — сказала Мари-Луиза.
Мергина начала вытираться полотенцем, и они подошли к ней.
— Есть ли у вас сладостная мечта? — спросил Роберт, засияв своей очаровательной улыбкой.
— Есть, — ответила девушка. — Потрите мне спинку…
Роберт немедля принялся за работу. Теперь улыбались уже все трое.
— Смотри, Роберт, какой странный мир за этой решеткой, — сказала Мари-Луиза.
Садик действительно был полон странных вещей. Грациозная, как па-де-де балерины, башенка, окруженная еще тремя чуть меньшими, — словно заточенный графит, оградой из палочек. Их фасады подобны пустому черепу. Кованые железные двери высотой с ребенка раскрыты, и окна в форме гробов освещают мозаику комнат. То было как бы миниатюрное святилище. Во дворе стояли резиновые манекены серн, бегемотов и тигров, песочницы и качели, фантастическая крепость с бойницами, пушками, рвами и чудовищем — настоящим жутким чудовищем с вывороченными внутренностями и разинутой пастью. В садике была и импровизированная больница с детскими носилками, операционными и шприцами. Денег не пожалели и на небольшой самолет. По виду он напоминал «Боинг». За круглыми окошками виднелись кресла пассажиров. На этом сравнительно маленьком участке можно было играть в тысячу разных игр, и все дышало тайной, будило фантазию и вызывало изумление.
— Сейчас дети спят, — сказала девушка. — Мы их воспитательницы.
— Может, у кого-нибудь из детей есть толстый облысевший отец? — спросил Роберт. — Мы ищем такого человека.
Лицо воспитательницы на мгновение застыло.
— Дайте подумать, — сказала она.
