Пытаюсь понять. И зачем он мне это говорит? Он не торопится уходить, желает продолжать разговор. Или я стал мнительным, и мне только кажется? Не знаю. Возможно, и ему не хочется быть одному. Смотрю на него и удивляюсь. Что-то помешивает в банке, сам делает все лекарства. Но больных у него никогда не было.
— Я все думаю, — говорит он, — того ли мы ликвидировали. С этими клонингами ни в чем нельзя быть уверенным. Тебе не кажется?
Мне все равно. Только безразличие может спасти меня. Я слышал о миллионах психологических приемов доктора Андриша. Не разыграть ли и мне перед ним какую-нибудь сценку? Я хватаюсь за голову и начинаю стонать. Лицо искажается в гримасе. Жалко, что нет зеркала, но, кажется, все это выглядит достаточно убедительно. Доктор Андриш замолкает.
— Мы еще вернемся к этому разговору, — говорит он. — И не надо все время думать о Елене. Подумай немного и о себе. Ты изменился в худшую сторону. Стал неуравновешенным. А при нашей работе…
— Да… Да… — киваю я, сжав голову руками. — Невыносимая боль, ужасная боль… Как тут не стать неуравновешенным? Тебе не кажется, что я могу сойти с ума?
Доктор Андриш смеется.
— Ты думаешь, что я допущу?
— Конечно, не допустишь…
Конечно, не допустит. Ведь мы с ним друзья. Мы оба об этом знаем и смеемся. Дружески, искренне, но глаза доктора Андриша следят за мной. А мои — за ним. А это о чем-то говорит. Меня взяли на мушку. И наступит момент, когда меня потихоньку уберут. Я становлюсь внимательным, подозрительным. Не так-то просто меня провести. Только Старик может. Он опять стоит у двери, даже приоткрывает ее, ждет, когда я выйду. Я должен невозмутимо пройти мимо него. Интересно, видит ли его доктор Андриш? Или он тоже напускает на себя невозмутимый вид? Его глаза смеются.
— Ну, приятель, до свидания. Поправляйся! Эти таблетки чудодейственны.
— Да, да… — соглашаюсь я и думаю только о том, как я пройду мимо тощего тела Старика, который почтительно ждет меня у двери.
Я снова смотрю на Андриша, он продолжает дружелюбно кивать мне головой. Ну хорошо. Игра продолжается. Я делаю шаг, второй, третий… Рука Старика протягивается и хватает меня за горло. Только бы найти в себе силы закрыть дверь! Я закрываю ее и оказываюсь в объятиях Старика. Сейчас нас никто не видит.
Андриш в кабинете. Никто не слышит. К черту Андриша! К черту Хензега! И Крамера! Старик смеется каким-то ехидным смехом, который вдруг погружает меня в холод и мрак. Я ничего не помню…
17
Хензег и Андриш о чем-то разговаривают. Пусть разговаривают. Уточняют меры. Пусть уточняют. Доктор Андриш готовит тесты. Пусть готовит. Это отнимает у него много времени. Через его кабинет один за другим проходят клонинги. Мои клонинги! Я их создал. Своими руками, своим умом, своей жизнью. Никто не имеет на них права. Никто! Я их создал! И только я могу их уничтожить.
А ведь одного уже убили. Им не трудно убивать. Но остановятся ли они на этом? Едва ли их удовлетворит смерть одного…
Хензег слишком зачастил к генералу Крамеру. Без меня. Вероятно, ему еще увеличили жалованье. Но не это меня тревожит. Хензег начал действовать самостоятельно. И мы уже не сообщающиеся сосуды.
Нужно обратить на это внимание!
Это опасно. Очень опасно!
Но, может, я чересчур подозрителен?
18
Я начинаю терять представление о том, что реальность, а что выдумка. Смешиваю их каждую ночь, каждый день. Не знаю, кто из окружающих живой и кто мертвый. Они постоянно приходят ко мне. И живые. И мертвые. Потом приходят дети. И первые, мои, и вторые, тоже мои, ведь это я их создал. Они теплые и настоящие, такие живые и такие настоящие, что я уже не знаю, мертвы ли они, или же мертвые никогда не бывают мертвыми, ведь материя просто переходит из одного состояния в другое. Елена сидит у моей постели. А ведь и она умерла, давно, двадцать шесть лет назад. Кто эта женщина, что сидит у моей постели? А Старик? Стрелял я в него или это тоже плод моей фантазии. Он всегда со мной. Неотступно за мной ходит. Выглядит по-разному.
