Тот, который проник ко мне в кабинет, вероятно, жив. Он не только против меня, он — против всех нас.
Не буду предупреждать Хензега. Пусть сам ломает голову.
И Папанели не буду предупреждать. Хотя для меня такой ход был бы чем-то вроде… рокировки.
Елена встречает меня молчанием, но ведь она всегда была молчаливой. Она такая нежная, словно соткана из ласковых лучей солнца. С трудом отрываюсь от ее тепла. Я говорю с ней, каждый день говорю о нашем детстве и нашей молодости, и она вспоминает, каждый день говорю с ней о первых днях нашей семейной жизни, и она вспоминает, говорю долго, уже и сам не знаю о чем, читаю ей наши любимые книги, а она гладит меня по голове и говорит:
— Еще! Еще!
Вдруг сознание мое проясняется. Почему мы здесь? Нужно бежать, прежде чем явится Хензег, прежде чем явится доктор Андриш, прежде чем меня засечет Папане-ли. Этот Папанели прибыл сюда недавно. Он из министерства. Видимо, Хензег рассказал о клонинге. Или генерал Крамер по собственной инициативе послал подкрепление… Но как сюда без разрешения пустили Елену? Они будут нас преследовать, захотят убить. Мы должны бежать, как можно скорее бежать, как можно дальше, нужно скрыться среди обычных людей, которые никогда не слышали о клонингах, которые не готовят клонингов для специальных целей, у которых нет лабораторий, а только простое, человеческое счастье. Но этот мерзавец внутри снова поднимает голову и шепчет, что никуда я уже не убегу, что счастье для меня невозможно, потому что я был преступником, убийцей, я — бог, неудачник, идиот, садист, он говорит мне еще много такого.
— Бежим, — я тяну Елену за руку. — Скорее!
Она испуганно смотрит на меня, но ведь она всегда так смотрит, я тащу ее за руку, и она подчиняется моей руке, делает несколько медленных и нерешительных шагов, но потом, подчинившись моей воле, начинает бе ть, и мы уже в одном из тех бескрайних коридоров, которые надо знать как пять пальцев, чтобы добраться до нужной двери. Мы бежим, задыхаясь, один за другим сменяются коридоры, остается совсем немного, но Елена все больше отстает, с трудом глотает воздух, я умоляю ее, хотя чувствую, что у нее уже нет сил, она делает несколько шагов и снова останавливается, еще чуть-чуть, умоляю я, совсем немного… Конец! Перед нами заветная дверь, ведущая в мир, в настоящий мир, к настоящей жизни, на которую я не имею права и где давным-давно осужден на смерть, но я живу в ней под фальшивым именем и на фальшивом положении, хотя только там я был по-настоящему счастлив и по-настоящему несчастен, там похоронены и мои дети. И Елена. Елена?
Дверь перед нами, я протягиваю к ней дрожащую руку, горячую ладонь обдает холодом железа.
Ночь, прекрасная звездная ночь. Лодка слегка покачивается на воде. Деревья склонили свои ветви, вода в реке темная, с медными отблесками. Я не тороплюсь повернуть голову. Я боюсь. Еще мгновение — ия прыгну в лодку. Резко оборачиваюсь.
— Елена!
— Да, это правда!
Ее нет. Рядом со мной, оцепеневшая от ужаса, стоит одна из наших девушек. Из комнаты номер пять. Да в об-щем-то все равно которая. С широко раскрытыми глазами, она стоит, прижавшись к стене, руки у нее дрожат. Смотрит на меня. Я смотрю на нее. Молчит. И я молчу. Изо всех сил пытаюсь вспомнить. И вспоминаю. Совет доктора Андриша, длинный коридор со множеством дверей, свои медленные шаги, случайная дверь, комната девушки, долгие ночи, воспоминания, книги, охватившее меня безумие, потом… что было потом?
Где-то здесь начиналась бездна, в которую я падал и из которой не хотел выбираться, но кто-то тащил меня вверх и кричал во мне, что я должен жить, и это снова был тот мерзавец, он кричал, что я должен жить, обязательно должен жить, чтобы столько раз пережить смерть жены, сколько раз я сам убивал, чтобы столько раз испытать ее презрение, сколько раз я сам унижал людей, чтобы испить чашу до дна, чтобы, оставшись одиноким, видеть собственными глазами, как рушится смысл всей жизни.
— Ты будешь жить! — звенел у меня в ушах этот голос, нарастая, как прилив. — Будешь жить, а мертвых рядом с тобой будет все больше.
Прилив залил меня.
— Он снова здесь! — показываю я в темноту.
Там, между деревьями, прячется этот старый козел, тонкая струйка крови рассекает его лицо пополам, и обе половины корчатся от смеха, этот ошеломляющий смех ударяется в ветви деревьев и возвращается назад, никто не может принять этот ужасный смех, его отбрасывают волны и стены, и он ползет ко мне, как пламя, готовое охватить меня, я зажимаю уши, а он проникает сквозь ладони и врывается в мозг, который вот-вот взорвется. Девушка ничего не слышит, ничего не видит, только в ужасе смотрит на меня. Но почему?
— Если хочешь, прыгай в лодку, по реке ты доберешься до людей, они примут тебя, привыкнешь к их жизни, выйдешь замуж, обзаведешься домом и детьми, будешь жить нормальной жизнью. Выберись из этого ада. В другой раз я сам помешаю тебе бежать. Иди!
Глядя на меня широко раскрытыми глазами, девушка все сильнее прижимается к стене. Она ничего не понимает. Да и как может понять?
— Я никуда не пойду одна, без Альтаира.
Альтаир… Альтаир… Я такого не знаю. Кто это?
