губерниях. Бунты усмирялись довольно легко и, за редкими исключениями, без суровых репрессий. Однажды, впрочем, для подавления мятежа пришлось послать генерал-фельдмаршала Репнина. Крестьяне во всем винили дворян, а не Павла. У них не было основания питать к нему расположение, но и для прямой ненависти он не давал повода. Равнодушие народа к смерти Павла сказалось, между прочим, устами того гвардейца, который ходил смотреть тело покойного царя, дабы убедиться, что он действительно умер: «Да, крепко умер, — сказал он. — Лучше отца Александру не быть. А, впрочем, нам что ни поп, то батька».
У народа к Павлу не было ни любви, ни ненависти. В судебных делах павловского времени встречаются, впрочем, отзывы об императоре весьма непочтительные. Мужички именовали его то «плешивым дураком», то «курносым царишкой», то, наконец, почему-то «гузно-блудом».
Правовое и хозяйственное положение крестьян при Павле почти не изменилось по сравнению с екатерининской эпохой, и естественно, что средняя крестьянская масса не почувствовала вовсе этого четырехлетнего царствования. И смерть Павла не произвела на большинство крестьян никакого впечатления.
Зато те мужики, которые склонны были к религиозным вопросам и размышляли на религиозные темы, по-своему поняли духовное лицо Павла. Несмотря на то, что Павел проявил некоторую терпимость к раскольникам, их отзывы об императоре дышат гневной непримиримостью. «Тот, кто царствует, рожден не от христианской крови, а от антихриста», «царь Павел — настоящий дьявол», «император наш воистину антихрист»…
Политика.
Джон Кризи.
ГНЕЗДО ПРЕДАТЕЛЕЙ
Глава первая. НЕИЗВЕСТНЫЙ
Девочка спала. Ее волосы, темные и длинные, рассыпались по бледному личику и подушке. Дыхание было ровным и легким. Рядом лежал мохнатый медвежонок, девочка зажала его в руке, словно даже во сне находила в нем успокоение. У окна стояла большая плетеная корзина с откинутой крышкой, в нее были свалены маленькие и большие куклы, игрушечные зверята. С корзины свисала лесенка с Белоснежкой и семью гномами. — Соня, казалось, готов был спрыгнуть с нижней ступеньки на бледнорозовый ковер. Лучи утренней зари проникали в комнату, освещая детскую кроватку.
В соседней комнате спал мужчина, он негромко и мерно похрапывал, и лишь это нарушало тишину.
Но вот щелкнул замок. Звук был довольно резким, но девочка не проснулась, и храп не прекратился.
Потом заскрипела лестница. И это не потревожило спящих.
Дверь в детскую была приоткрыта, спальня мужчины находилась напротив, по другую сторону узкой площадки.
Легкая тень появилась на пороге детской, дверь стала открываться. В этот момент что-то опустилось с притолока и плавно закачалось с легким жужжанием. Раздался глухой вскрик. Но и он не разбудил спящих.
Проникший в дом незнакомец — молодой широкоплечий брюнет небольшого роста — отпрянул, когда закачалась игрушка — крохотная фигурка с парашютом, закрепленная над дверью словно для охраны ребенка.
Придерживая дверь рукой, неизвестный заглянул в детскую. Несколько мгновений он не спускал глаз с ребенка. Улыбка пробежала по его жесткому лицу.
Потом он прикрыл дверь и пересек площадку. Дверь в спальню тоже была приоткрыта. Незнакомцу понадобилось открывать ее, он проскользнул боком.
Войдя в комнату, он остановился на расстоянии пяти-шести шагов от спящего, который лежал лицом к двери.
В глазах неизвестного появилось безжалостное выражение. Он опустил правую руку в карман и приблизился к спящему. Ничто не предвещало его пробуждения.
Неизвестный шагнул еще ближе и вынул из кармана нож с коротким, широким лезвием, на котором яркой вспышкой отразился луч света, проникший сквозь незанавешенное окно.
Незнакомец долго стоял в волнении у самой кровати, не решаясь совершить преднамеренное.
Спящий пошевелился, откинул голову.
Где-то недалеко пробили церковные часы. Три… четыре… пять… шесть.
