— Человек, — обратился Хонда к лежащему, — тебе удобно?
Зашевелившись, посыпался уголь, и бездомный, оттенив глаза рукой, попытался разглядеть, кто это его потревожил. Беспорядочная жизнь не смогла стереть исключительность его правильного лица.
— Думаю сделать доброе дело, — начал Хонда, решивший с самого утра повысить Коэффициент своей доброты, — и если вам негде ночевать, то я…
— Рискните сделать злое дело, — перебил узкоглазого азиата бездомный, — стаканом вина поправьте несовершенство этого мира.
— Вы француз? — спросил Хонда. Он говорил по-английски.
— Нет, японец.
— Это я японец, — засмеялся Хонда. — В самом деле, если вам негде ночевать, я бы мог…
— Благодарю. Я не пью коньяка, шампанского, водки, виски. Вино, одно вино приятель моих мирных дней.
— Вот моя визитная карточка, — окончательно решившись, протянул руку взволнованный Хонда. — Канзо Хонда. На случай, если бы вы захотели приобрести еще и Других приятелей.
Начну день на редкость по-католически, подумал японец, рассматривая бродягу. Это необычный человек. Здесь кроется необычная история.
— Так позволите ли вы себе, чтобы я позволил себе освежиться каплей вина? — так ты тогда поиздевался, Роберт.
Роберт — вот имя нашего героя.
— И все же я предпочел бы сделать доброе, а не злое дело, — сказал Хонда, усаживаясь в «Порше».
Но машина не заводилась. Японец долго возился со стартером, однако мотор молчал.
— Откройте капот, я посмотрю, — подойдя, сказал Роберт. — Когда-то я развлекался автомобилизмом.
— Как назло тороплюсь в аэропорт Орли. Скоро улетает мой самолет до Монте-Карло.
Неисправность была не из легких. Роберт копался добрых полчаса. Они разговорились. Хонда рассказал Роберту, что спешит на соревнования «Формулы-1» в Монте-Карло, что он инженер-конструктор команды «Идеал» из лилипутского государства Нобль.
— Был год, когда даже я участвовал в соревнованиях «Формулы-3» в Европе, хотя я и американец, — признался Роберт. — Странно, что мы встретились в аус-терлицком порту. Я обретаюсь на Монмартре на улице Габриэле рядом со сквером Вилетэ. Сам не знаю, как очутился здесь ночью.
— Вы много пьете? — спросил Хонда.
— А мне ничего другого и не остается. Моя фамилия Шарка. Роберт Шарка. Вряд ли слышали. Соревнований я не закончил. В тот год умерла от рака моя жена, а еще через пару лет кейджибисты похитили мою дочь, и я остался один.
— Ваша фамилия не американская, — заметил Хонда.
— Я американец литовского происхождения, — пояснил Роберт. — Мой отец — казначей ВКПОЛ. Казначей литовской эмигрантской организации. Казначей Верховного комитета по освобождению Литвы.
— А похитители не пытались вести переговоры? — спросил японец.
— Требовали полмиллиона долларов. Может, хотели погубить моего отца, может, хотели, чтобы он проворовался, не знаю.
— А что вы здесь делаете, в Париже?
— Смекнул, что здесь вздохну свободно. В Париже слепые начинают ходить, хромые — говорить, а бывшие автомобилисты — пить дешевое вино… Как говорила мне в Афганистане одна мадемуазель Пи-пи-кукареку, мир слишком противен, чтобы смотреть на него трезвыми глазами. Увидали бы меня теперь мои знакомые из чикагских времен, умерли бы на месте.
— Вы воевали в Афганистане?
— Да, я ненавижу русских. Помогал муджахедам.
Мимо стоящего возле угольной насыпи «Порше» прошла очень толстая женщина в желтом платье с короткими рукавами. За ней нехотя следовала удивительно толстая такса.
— Я много слышал о государстве Нобль, — сказал Роберт. — Интересный эксперимент.
— Трагедия в том, что мы принимаем в свое сердце три-четыре человека, а для других остаемся чужими, — сказал японец. — В нашем государстве социальные роли распределяются с учетом Коэффициента доброты и Коэффициента интеллектуальности. Это новая религия. Все десять тысяч членов нашего общества верят, что это единственный путь перестройки идеального государства.
— Как вы устанавливаете Коэффициент доброты? — спросил Роберт, проводя рукой против своих черных волос.
— Это самое главное. Впервые в истории физическое сохранение человеческого рода зависит от радикальных перемен в человеческом сердце. Каждый член нашего общества посылает Комиссии свои дневники. Комиссия проверяет всех и себя саму.
— Я слышал, что детективы из вашей Комиссии лучшие в мире. Не мог бы я обратиться в Комиссию относительно похищения дочери? Хоть у меня и нет надежды. Скорее всего, дочери уже нет в живых.
— Надежда имеется всегда, — сказал Хонда. — Мне пятьдесят один. Я старше вас лет на двадцать. Можете мне верить. Надежда имеется всегда. У
