— Конечно, люблю.
— Скажи же, что сделаешь все для меня!
— Конечно, сделаю! — почти кричала она.— Но как я могу, если не знаю, о чем идет речь? Что случилось? Я не боюсь, я все сделаю, чтобы тебе помочь, но мне надо же знать, в чем дело! Ты же понимаешь, я должна это знать.
Он продолжал теребить ее руки.
— Слушай, Даф, сегодня я не ночевал дома. И в этом все дело. Я не ночевал дома. Я позвонил тебе и сказал, что уезжаю на уик-энд. Не имеет значения, почему я не ночевал дома и как возникла эта неожиданная поездка.— Он так крепко сжимал ей плечи, что она едва не кричала, но Микель вряд ли это понимал.— Можешь ты так ответить, Даф, если кто-нибудь будет спрашивать?
— Кто будет спрашивать? И о чем? Майк, отпусти меня, мне больно.
Он убрал руки.
Она потерла пальцами места, где ей было больно, но сделала это совершенно машинально.
— Лучше, если ты ничего не будешь знать,— продолжал он.— Меньше будет причин для беспокойства. Я рассчитывал, что ты ничего не будешь знать до понедельника.— В голову ему пришла новая мысль, и он, оживившись, снова схватил ее за руки.— Даф, а ты и сама уезжай! Поезжай проведи уик-энд у матери и скажи ей, что я уехал в командировку.
—- Я должна знать, что случилось, Микель,— произнесла она медленно и четко.
Он отошел в сторону.
Некоторое время длилось тягостное молчание. Они внезапно стали чужими. Дафни показалось, что и Микель это понимает.
Он заговорил, и его голос звучал резко:
— Поезжай и проведи уик-энд у матери. Ты очень подведешь меня, если поступишь иначе. Я дам о себе знать, как только смогу. Скажи, что я зашел домой вчера днем, затем ушел и позвонил только вечером, сообщив тебе, что уик-энд проведу не дома. Скажи, что с тех пор меня не видела. Понимаешь?
— Но тебя могут увидеть, когда ты будешь уезжать!
— Никто меня не увидит! — резко ответил он.— Я скоро свяжусь с тобой и, очевидно, попрошу приехать ко мне. Посмотрим. Все должно наладиться. Если так...
— Что должно наладиться? — бросила она.
Он промямлил невнятным, незнакомым голосом:
— Даф, приготовь мне чашку чая и бутерброд или поджарь что-нибудь. Я в западне. Тебе совсем не нужно знать об этом.
Она поколебалась, потом все же надела халат и пошла вниз.
В кухне было тихо.
Кухня была маленькая, отделанная белым и голубым кафелем, много хрома и нержавеющей стали.
Дафни включила тостер, поставила на газ чайник, нарезала хлеба. Она почувствовала, что погружается в оцепенение. Она не представляла себе, что надо делать: никогда раньше Дафни не видела Микеля в таком состоянии, с тех самых пор, как он упал на утесе. Он тогда был напуган почти как сейчас.
Если бы он сказал Дафни, в чем дело, ей было бы легче. Она знала бы, как поступить. Но он ничего не говорил, и она поняла наконец причину — его лишил языка отвратительный страх!
Когда через десять минут Микель спустился вниз, яичница была уже готова. Он машинально поблагодарил, так же машинально сел за стол и начал есть.
Пробило семь часов, а к десяти он уже был готов к отъезду. Бумажник, который Микель достал из кармана, был плоским и почти пустым. Он страдальчески посмотрел на Дафни.
— У тебя нет немного денег? Я имею в виду наличные.
Она думала, что, если сказать «нет», он не сможет уехать. Но эта мысль быстро исчезла. Она ничего не сказала, прошла в спальню за своим ридикюлем и принесла одиннадцать фунтов - все, что у нее было.
Он взял их, потом надел пальто.
Она перевела дыхание.
— Майк, ты не можешь... остаться?
Он подхватил чемодан, потом бросил его и взял Дафни на руки. Неистовость его поцелуя показала ей, в каком отчаянии он был. Это было похоже на последнее «прости». Она чувствовала, как стучит его сердце, и понимала его состояние.
Он шагнул вперед, все еще держа ее на руках.
— Даф, верь мне. Сделай то, о чем я прошу тебя. Не говори никому, что ночью я был дома, не говори никому.
