Я вытащил напильник из чехла на полтора дюйма. Думаю, этот человек совершенно не догадывался, что я делаю. Я точно знал, куда бить, и его пижама не могла стать препятствием. Не было даже риска наткнуться на пуговицу. В этот роковой момент я забыл о боли.
— Пошло, — сказал я.
Я медленно подвинул правую руку и убедился, что он считает, будто я оттягиваю застежку пояса. И тогда я бросился на него. Не было даже блеска металла, потому что напильник был черным. Когда тот человек ударил меня, было слишком поздно. Я почувствовал мгновенное сопротивление кожи, прежде чем острие пробило ее, потом напильник пошел легко. Мужчина издал приглушенный крик. Вместо сильного удара его рука вяло упала, едва коснувшись моей. Я увидел, как у него закатились глаза. Напильник позволил мне секунду удержать его, но я знал, что он рухнет, как только я вытащу острие. Я взял его за левую руку, чтобы поддержать, потом, вынув напильник, дал тихо сползти на пол.
Его глаза закрылись.
Крови было очень мало. Помню, что очень обрадовался этому. Я заметил загорелый торс и мощные мускулы, когда нагнулся, чтобы вытереть напильник об его пижаму, продолжая удивляться, как мало было крови. Затем я отошел от него. В тот момент я не испытывал никакого чувства вины, ни даже ярости. Только облегчение… однако я сознавал огромную опасность. Я молился, вернее, надеялся, что миссис Клайтон останется в комнате своей дочери. Я подобрал маску и осторожно надел на лицо на случай, если она придет посмотреть, почему ее брат так долго занимается мной. С другой стороны, миссис Клайтон явно боялась того, что могло произойти. Возможно, она хорошо знала брата и не удивлялась тому удовольствию, которое он получал от ситуации. Кроме того, она с самого начала пыталась помешать ему покарать меня и хотела вызвать полицию. Было много шансов, что она не покажется теперь, когда у нее было извинение — необходимость успокаивать дочь. Она будет ждать, пока ее брат позвонит в полицию.
Он как будто спал, а недостаточное освещение подчеркивало его красивые, но агрессивные черты.
Я перешагнул через тело и направился к двери. Я слышал голоса, один из них — девочки, и, спускаясь по лестнице, не сводил глаз с двери спальни. Когда мои глаза оказались на уровне низа двери, я смог различить тонкую полоску света под ней, но никакого движения не было. И тут миссис Клайтон запела, а скоро дочь стала ей подпевать. Мелодия была мне знакома, но я не мог ее вспомнить; очевидно, это была старая колыбельная. Спустившись в холл, я все еще слабо слышал мелодию, но разобрать слова было невозможно. Я быстро пересек кухню и как можно скорее вышел из дома. Насколько помню, я ничего не ощущал, пока шел по саду под деревьями. Между последними деревьями и стеной владения оставалось ярдов двадцать открытой местности. В двух соседних домах не было ни одного освещенного окна, а в «Красном доме» — одно, несомненно, в спальне девочки.
Я добежал до стены и перелез через нее в тот момент, когда в тридцати ярдах от меня переключал скорость грузовик. Я видел лучи фар, пляшущие на ветвях деревьев и отбрасывающие движущиеся тени. Это придавало ночи нереальный вид. Я снял маску и направился прямо к «форду». Машины, припаркованные там, когда я приехал, исчезли, зато появились две новые. Я сел за руль, включил позиционные огни, слегка повернул руль и подождал, пока проедут две машины, чтобы пристроиться на шоссе за ними. Я заставлял себя ехать с такой же скоростью, как они. Мне казалось, что три машины, едущие друг за другом, привлекают меньше внимания, чем одна. Разумеется, я думал о внимании полиции, хотя в тот момент не решался доверять тому, что происходило в моей голове.
Я начал дрожать, как после случая с миссис Эндерсон. В моем мозгу постоянно мелькали картинки. Я видел, как миссис Клайтон идет по коридору посмотреть, что происходит. Несомненно, она звала своего брата: «Тим, где ты? Тим, все в порядке?» Я представлял себе, как она нашла труп. Я видел ее с дочкой. Я так дрожал, что едва мог держать руль, и знал, что состояние еще больше ухудшится, если я не отдохну. Заставив себя внимательно следить за дорогой, я наконец увидел закрытый гараж, перед которым было достаточно места для парковки. Я сбавил скорость и свернул с шоссе. Красные огоньки двух других машин поплясали в темноте и исчезли за поворотом. Тогда я остановился по другую сторону гаража и выключил фары. Если не считать дрожи, я был совершенно неподвижен. Через некоторое время я сунул руку в карман за пачкой сигарет, но тут же вынул ее: я не мог позволить себе закурить — даже малейший огонек мог привлечь внимание. Пришлось ограничиться куском шоколада.
Вдруг у меня началась сильная рвота, и я едва успел открыть дверцу. После этого я сел как можно более удобно, положив голову на край спинки сиденья, и закрыл глаза. Мне было холодно, лоб взмок, но дрожь постепенно стихала и наконец прекратилась совсем. Минут через десять я снова включил мотор в тот момент, когда мимо проезжали в обе стороны несколько машин. Мне было нужно попить теплого, и скоро я заметил на обочине дороги освещенную вывеску: «У Фреда. Открыто круглые сутки». Я заметил машину между большим грузовиком с ярко-красным капотом и двумя грузовиками поменьше; один из них был нагружен песком. Мне хотелось воткнуть напильник в песок, чтобы очистить его, прежде чем выбросить, но я сказал себе, что нужно дождаться более благоприятного момента. Я был убежден, что меня никто не заподозрит, поэтому нечего бояться разоблачения, коль скоро я не оставил никаких улик. В ярко освещенном кафе из проигрывателя лилась томная музыка. Я подумал о той песне, что пели миссис Клайтон и ее дочь. Она так отличалась от этой мелодии, что мне почти захотелось смеяться. Я заказал чай и сандвич с ветчиной, хотя не собирался его есть. Трое мужчин, водители грузовиков, сидели за одним столом и играли в домино. Пожилой человек, казавшийся очень усталым, сидел за стойкой и отбивал пальцами ритм. Что же это за детская песня? Я был уверен, что знал ее, но никак не мог вспомнить. Чай был горячим, крепким и очень вкусным, какой обычно подают в придорожных кафе. Я положил много сахара и, когда чашка опустела, сделал знак принести мне еще одну. Пластинка кончилась, и после щелчка проигрыватель замолчал.
Я встал и вышел.
