отказывался лечь и энергично жестикулировал свободной рукой. По лицу у него струилась кровь из разбитого носа; может быть, другой крови и не было.
— Идемте, сэр, — тихо сказал кто-то у него за плечом. — Иначе у леди Джоффрей будут неприятности.
— Что-что?
Он удивленно обернулся и обнаружил, что это Ричард Тарлтон, который был прапорщиком у него в Германии, а теперь носил форму лейтенанта уланов.
— Ах да! Конечно.
Дуэли в Лондоне были запрещены, и если полиция арестует гостей Люсинды возле ее дома, выйдет скандал, а это совсем не понравится ее супругу, сэру Ричарду.
Толпа вокруг уже растаяла, как будто размытая дождем. Фонари у дверей погасли. Хантер и кто-то еще уводили прочь Николса, хромающего под усиливающимся дождем. Грея пробрала дрожь. Бог весть, где теперь его мундир... или плащ...
— Что ж, идемте, — сказал он.
Грей открыл глаза.
Что вы сказали, Том?
Том Борд, его лакей, издал гулкий, как из каминной трубы, кашель на расстоянии фута от уха Грея. Видя, что ему удалось привлечь внимание хозяина, он торжественно протянул ему ночной горшок.
— Его светлость ждет внизу, милорд. Вместе с ее светлостью.
Грей поморгал, уставившись на окно за спиной Тома. Между
раздернутыми шторами тускло светлел мутный прямоугольник дождливого неба.
— Ее светлость? Сама герцогиня?
Что такое могло стрястись? Сейчас никак не больше девяти утра. А его невестка никогда не наносит визитов раньше полудня, да и то он ни разу не слышал, чтобы она выезжала днем вместе с его братом...
— Нет, милорд. С маленькой.
— С маленькой?.. A-а, с моей крестницей?
Он сел на кровати, чувствуя себя неплохо, но странно, и взял у Тома горшок.
— Да, милорд. Его светлость говорят, что желают побеседовать с вами о «событиях минувшего вечера».
Том отошел к окну и теперь критически взирал на останки хозяйской рубашки и штанов, заляпанные травой, грязью, кровью
и пороховой гарью и небрежно брошенные на спинку стула. Он обратил укоризненный взор на Грея, но тот закрыл глаза, пытаясь восстановить в памяти события, о которых шла речь.
Ощущение какое-то непонятное. Пил? Нет, он не пил: голова не болит, желудок тоже в порядке...
— Минувшего вечера... — повторил он. Минувший вечер был суматошным, но он все помнил. Прием с угрем. Люсинда Джоффрей, Каролина... какое дело Хэлу до... что, неужто из-за дуэли? С чего бы брату беспокоиться из-за такого пустяшного дела а даже если оно его и беспокоит, с чего бы ему появляться в доме у Грея ни свет ни заря, да еще и с шестимесячной дочуркой?
Впрочем, необычным было скорее время суток, чем присутствие малышки — брат часто таскал девочку с собой под тем неуклюжим предлогом, что ребенку нужен воздух. Жена утверждала, что ему хочется похвастаться малышкой — она и впрямь была очаровательна, — но Грей полагал, что все гораздо проще. Его свирепый, властный, самодержавный братец, полковник своего личного полка, наводивший ужас равно на своих солдат и на своих врагов, попросту влюбился в свою дочку. Через месяц полку предстояло отбыть к новому месту назначения. И Хэл был просто не силах разлучиться с ней.
Так что Грей нашел герцога Пардлоу в утренней гостиной. Леди Доротея Жаклин Бенедикта Грей восседала у него на руках и сосала протянутый отцом сухарик. Ее влажный шелковый чепчик, одеяльце из кроличьего меха и два письма, одно уже открытое, другое запечатанное, лежали на столе рядом с герцогом.
Хэл взглянул на него.
— Я уже велел подать тебе завтрак. Дотти, поздоровайся с дядей Джоном!
Он бережно развернул младенца навстречу Джону. Малютка, не оставляя сухарика, издала невнятный писк.
— Доброе утро, лапочка! — Джон склонился над ней и поцеловал ее в макушку, покрытую нежным белым пушком и слегка влажную. — Что, славно прогулялись с папочкой под проливным дождем?
— Мы тебе кое-что привезли.
Хэл взял со стола распечатанное письмо и, приподняв бровь, вручил его брату.
Грей тоже приподнял бровь и принялся читать.
— Что-о?! — воскликнул он, вскинув голову и разинув рот.
