Я всегда подозревал, что это всего лишь пропагандистский блеф, часть тайны, которой были окутаны эти машины, — это делало их особенно эффективным психологическим оружием. Они обладали всеми чувствами, которые делают человека таким опасным. И при том их нельзя было ни убить, ни даже ранить.
Впрочем, насчет «нельзя ранить» — это была не совсем правда. Это держали в строжайшей тайне, но слухи постоянно просачивались. Поэтому, когда нгуми все же удавалось обезвредить и захватить солдатика, они неизменно подвергали его изощренным пыткам и снимали это на камеру, прежде чем уничтожить его.
Американцы только смеялись над ними, говоря, что это может сработать с куклами вуду, но никак не с машинами. Как только машину выключают, она превращается в обычный ящик с болтами.
Ага. Вся штука в том, чтобы выключить ее вовремя.
Наши казармы в Портобелло были чистые, но плохо оборудованные и такие тесные, что повернуться негде. Впрочем, нам предстояло проводить там не так уж много времени. Механики работали, спали, ели, пили и испражнялись, не отключаясь от рабочего места. Для этого требовалось вживлять некоторые дополнительные устройства. Но эту операцию тебе не станут делать, пока не убедятся, что имплантат благополучно прижился.
В первый день в Портобелло нас одного за другим увезли на куда более впечатляющую «стандартную» операцию: вживление кибернетического черепного имплантата, или, как их иногда попросту называли, «разъема». Звучит оно страшнее, чем на самом деле. Они установили сто тысяч имплантатов, и у девяноста тысяч все нормально прижилось.
У одного из десяти чип не приживается, но большинство из них просто возвращаются к обычной жизни, не обретя сомнительной способности полностью сливаться с чужим разумом и телом. У некоторых начинаются проблемы с мозгами. Некоторые умирают.
Число тех и других не публикуется.
Будучи физиком, я кое-что могу вычислить сам. Если какая-то операция — допустим, установка имплантата — имеет 90 процентов шансов на успех и ее делают десяти людям, вероятность того, что одного из них постигнет неудача, равняется одному минус девять десятых в десятой степени, что равняется 0,65. То есть в шестидесяти пяти процентах случаев — больше половины — как минимум у одного из десяти ничего не получится.
Логика подсказывает: пусть их будет одиннадцать! Да, но что, если у всех одиннадцати все пройдет благополучно? Кого-то одного придется убирать, а это будет равносильно катастрофе. По крайней мере, так говорят. В семью проще добавить кого-то, чем кого-то изъять.
Из нас все десятеро перенесли операцию благополучно, и следующие два дня мы провели в постели. А на третий день начали знакомиться со своим новым даром.
Человек, который помог нам впервые пройти через это, был, похоже, штатский, пожилой врач лет семидесяти по фамилии Керри.
— В первый раз вместе с новичком подключаться нельзя, — сказал он. Мы снова были в помещении, похожем на комнату А: стены, крашенные казенной зеленой краской, жесткие стулья, ведерко с напитками, но на этот раз было и кое-что еще: две кушетки и черный ящик между ними. Из ящика торчали два кабеля.
— Поначалу вы подключитесь вместе со мной всего на несколько минут. Десятерым на это понадобится час. Никаких проблем возникнуть не должно, но, если что, лучше быть на связи с таким человеком, как я.
— С таким, как вы, сэр? — переспросила Канди.
— Сейчас поймете.
Он заглянул в список.
- Первым пойдет Азузи!
Хаким встал и следом за ним подошел к кушетке.
— Ложитесь. Закройте глаза.
Он взял кабель и с мягким щелчком вставил его в основание черепа Хакима. Потом присел на край второй кушетки и подключился сам.
Он закрыл глаза и посидел так пару минут, чуть заметно раскачиваясь. Потом отсоединил себя и Хакима.
Хаким потряс головой и сел. Его передернуло.
— Ох. Это... это было сногсшибательно, — пробормотал он.
Керри кивнул. Ни тот ни другой дальше эту тему развивать не стали.
— Джулиан Класс!
Я подошел, лег, повернулся лицом к стене. Раздался негромкий щелчок — это разъем вошел в металлический имплантат, — а потом я как будто обрел двойное зрение.
Это трудно описать словами. Я по-прежнему видел стену в двух футах от себя, но при этом так же отчетливо видел то, на что смотрел Керри: группу механиков, глядящих на него и на меня.
И я тотчас же узнал его — узнал почти так же, как знал самого себя. Я чувствовал его тело под одеждой точно так же, как одежду на его теле,
