непроизвольные сокращения внутренностей, сложное устройство мышц и костей - то, что мы ощущаем все время, только не замечаем в силу привычки — мелкие подергивания, чешущуюся кожу, боль, засевшую в правом плече, которым мне — нет, ему — давно бы пора заняться...
Я помнил все, что он привычно помнил о себе — и плохое, и хорошее, и нейтральное. Золотое детство, оборванное разводом родителей, удачный побег в колледж, увлекательная работа над диссертацией по психологии развития. Секс с двумя женщинами и десятками мужчин. Каким-то образом это даже не казалось странным. Четыре года работы механиком в Африке, вождение грузовиков, которые периодически взрывались...
И, как воспоминание о воспоминании, я ощутил единение, которое он испытывал с другими механиками своей транспортной группы, и его тоску по этому ощущению...
А потом щелчок — и все исчезло. Я посмотрел на него.
— Потому вы этим и занимаетесь?
Он улыбнулся.
— Это, конечно, совсем не то. Все равно что петь в ванной, если раньше ты пел в хоре.
Каролин была следующей, и, когда она снова села рядом со мной, она мягко толкнула меня бедром. Не нужно было телепатии, чтобы догадаться, что мы думаем об одном и том же.
Один за другим все остальные тоже прошли через первую пробу.
— Хорошо, — сказал Керри. — Это был первый этап вашей подготовки. Теперь перейдем к следующему уровню.
Мы прошли следом за ним в соседнюю комнату.
Вдоль дальней стены стояло десять так называемых «клеток». Выглядели они как стоматологические кресла с кучей подведенных к ним проводов и трубок.
Трубки нам не понадобятся до самого конца обучения, поскольку нас будут подключать не больше чем на несколько часов. А вот когда подключение будет длиться по десять дней стандартная ежемесячная смена, — тут нам придется питаться и избавляться от отходов автоматически. Говорят, это не так уж неудобно, когда привыкнешь.
Солдатики, к которым мы должны были подключиться, стояли на свободной площадке где-то в другом месте. Первую пару дней мы выполняли упражнения вроде «поднимите правую ногу, поднимите левую ногу». Потом стали учиться ходить по лестнице. К третьему дню мы бегали в строю, миновав основной камень преткновения: надо перестать думать о том, что делаешь, а просто делать это. Довериться машине. Машина — это ты.
Тем временем по вечерам мы начали подключаться друг к другу без солдатиков, сперва попарно, потом большими группами.
Быть с Каролин было одновременно захватывающе и страшновато: она, пожалуй, испытывала ко мне еще более сильные чувства, чем я к ней. При этом мы были совершенно разные: ее интуитивный разум против моей аналитической натуры, ее непростая юность уличной девчонки — и любовь и поддержка, на которую я мог всегда рассчитывать дома. И тела у нас были разные — кроме того, что я был мужчиной, а она женщиной, она была маленькая и проворная, я не был ни тем ни другим. Нам правилось экспериментировать с телами друг друга: она говорила, что любой девушке не помешало бы время от времени обзаводиться членом. Мне нравилось непривычное ощущение — быть ею, нравилось и потом, когда я к этому привык, хотя в первый раз, как у меня началась менструация, впечатление было шокирующее — мне казалось, будто я ранен, хотя я и знал заранее, чего ожидать. Она посочувствовала мне, но в то же время смеялась надо мной: эх ты, нюня! — и постепенно я привык к этому, хотя так и не научился относиться к месячным так же, как она — как к своеобразному подтверждению «моей» женственности. (Со временем я обнаружил, что, кроме нее, никто из женщин не относился к месячным так, как она. Сара и Арли давно уже принимали таблетки, подавляющие овуляцию, а две остальные месячные не одобряли, но противозачаточные таблетки им тоже не нравились.)
Подключение к остальным мужчинам и женщинам было не таким впечатляющим, хотя соединение с Сарой, Канди и Мэлом давало довольно сильные сексуальные впечатления. Последнее было странным: Мэл был не такой, как Керри, он никогда не спал с мужчинами и не хотел этого. Однако когда он подключался ко мне или другому мужику, становилось очевидно, что он подавляет природное влечение к людям своего пола. Таких вещей от другого механика не скроешь, как бы тебе этого ни хотелось. После первоначального смущения он уже и не скрывал этого.
Пока мы соединялись попарно, жизни остальных восьми человек казались чем-то далеким и полузабытым, вроде романа, который долго разбирали в школе. Когда мы начали соединяться по трое и больше, все стало несколько сложнее. Поначалу ты просто терял представление, где здесь «я» и кто тут, собственно, «я». Подключаясь к одному человеку, можно было впасть в состояние, когда обе жизни сливались в неразрывное самозабвенное единство. У меня это получалось примерно с половиной из них.
Втроем это было невозможно. Поначалу начиналось нечто вроде экзистенциальной борьбы за власть, «за территорию», но, когда мы набрались опыта, стало ясно, что каждому следует держаться за свое «я», иначе возникшие перекосы сведут с ума всех участников. Нам с Каролин, как и некоторым другим парам, в частности Саманте с Арли, было непросто оторваться друг от друга и впустить к себе третьего. Но если этого не сделать, настоящей тройки не получится. Кто-то один все время будет в стороне, в роли пассивного наблюдателя этого торжества любви.
Мы провели довольно много времени, дня четыре, варьируя состав троек. После этого составлять четверки и более крупные группы было уже не так трудно. Мы овладели основным приемом: каждый из нас представлял собой отдельную личность, обладающую своей собственной биографией,
