— Они тебе что-то дали, чтобы ты не просыпался. Так всегда делают, когда человек перенес такую потерю...
И тут я вспомнил все. В меня как будто автомобиль врезался.
— Каролин...
Она взяла меня за руку. Я отдернул руку. Потом приподнялся и снова нащупал ее руку.
Я закрыл глаза. Я плыл, я падал. Может, это из-за лекарств... Я сглотнул — и обнаружил, что не могу выдавить ни слова.
— Тебе дают отпуск до конца месяца. Поехали домой?
— А как же мои люди? Моя группа?
— Они ждут тебя в коридоре. Меня пустили первой.
Я сел и обнял ее. Она обняла меня и держала так, пока я не понял, что уже готов увидеться с товарищами. Они вошли в палату все вместе, и Блейз вышла подождать в коридоре. Мы встали в круг и сомкнули руки в центре, так, что каждая рука была как бы спицей в колесе. Мэл, Канди и Саманта прошептали несколько слов, но это безмолвное участие было важнее любых других чувств. Именно оно дало мне место, где я мог быть. Место, где я мог вздохнуть полной грудью.
Блейз увезла меня домой, и через некоторое время — далеко не сразу — я стал ее возлюбленным, а не только другом, который нуждается в надежной руке и мягкой жилетке. Позже мы оба смеялись, потому что ни она, ни я не могли припомнить, когда именно, в какую ночь, вечер или утро эта дружба превратилась в секс. Но, кажется, я знаю, когда секс превратился в любовь.
Армейский психолог, к которому я ходил, посоветовал мне относиться к своей потере как к ране: на нее надо наложить швы, то есть набор реакций, которые будут защищать меня, пока все не заживет. Швы, которые отвалятся сами собой, когда станут больше не нужны.
Но Блейз была доктором физики, а не медицины, и она сказала, что наш психолог ничего не понимает. Бывают раны слишком большие, чтобы стягивать их швами. Их следует оставлять открытыми, оберегать и ждать, пока они затянутся келоидной тканью. В келоидной ткани нет нормальных нервных окончаний. Она помогает выжить, но ничего не чувствует.
С тех пор прошло несколько лет. Каждый месяц я на десять дней запираюсь в клетку, которая наделяет меня сверхчеловеческой силой. А в остальное время Блейз окружает меня своей поддержкой, мирясь с потерей, которая навсегда останется в центре моей души.
Эта мягкая клетка из рук и ног защищает меня и отчасти помогает забыться.
Робин Хобб
Робин Хобб на настоящий момент является одной из самых популярных авторов фэнтези. Продано более миллиона экземпляров ее книг в бумажных обложках. Наверное, наиболее известна ее серия «Сага о Видящих», в которую входят «Ученик убийцы», «Королевский убийца» и «Странствия убийцы», а также две примыкающих к ней серии, «Сага о живых кораблях», куда входят книги «Волшебный корабль», «Безумный корабль», «Корабль судьбы», и «Сага о Шуте и Убийце», состоящая из книг «Миссия Шута», «Золотой шут» и «Судьба Шута». Не так давно она начала новую серию книг и жанре фэнтези — «Сын солдата», куда входят книги «Дорога шамана», «Лесной маг» и недавно опубликованный роман «Магия отступника». Среди ее ранних романов, опубликованных под именем Мэган Линдхольм, фэнтези «Wizard of the Pigeons», «Полет гарпии», «Заклинательницы ветров», «The Limbreth Gate», «Luck of the Wheels», «The Reindeer People», «Wolf’s Brother» и «Cloven Hooves», научно-фанта-стический роман «Alien Earth» и роман «The Gypsy», написанный в соавторстве со Стивеном Брастом.
В этом рассказе Робин Хобб доводит нас до крайних пределов того, что способен вынести человек, и немного дальше. В час, когда все остальное потеряно, мы поймем, что такое подлинная верность.
Триумф
Вечерние ветра проносились над равниной, окружающей город, и раскачивали железную клетку, подвешенную под аркой ворот. Человек в клетке корчился, стараясь увернуться от торчащих внутрь шипов, и смотрел на заходящее солнце. Не смотреть он не мог: перед тем как поднять его сюда, ему отрезали веки и приковали за запястья к решетке, так что ему некуда было деться от огненного взора карфагенского солнца.
Пыльный ветер иссушал обнаженные глаза, и зрение у него понемногу мутнело. Слезы, исторгнутые скорее телом, нежели душой, беспрепятственно
