людей лучше другого? Никто из них не стоит и громкого пука.
— Тяжко тебе в жизни пришлось, а, Билл? — спрашиваю я.
— Я был рабом.
— Все мы были рабами, — говорю.
— Ну да, но мне как-то это далось хуже прочих. Лучше, чем Райсу, но все равно. Я вот был в армии северян, перед самым концом войны, когда в армию стали брать цветных, я убивал и видел убитых. Короче, не было в моей жизни ничего такого, что заставило бы меня питать нежные чувства к людям, какие они ни на есть. Я даже бизонов убивал — только ради языков, чтобы продавать их богатеям. Мы вырезали языки, а шкуры и туши бросали гнить в прериях. Вроде как в наказание индейцам. Черт бы побрал этих бизонов. Тупые твари, и я убивал их ради языков, ради долларов. Ну что это за люди, кто так делает?
Мы проработали так еще около часа, и тут Собачий Ошейник — опять же, это не я его так прозвал, — еще один из тех людей, кого оставил с нами Хэтч, говорит:
— Сдается мне, у нас неприятности!
По ту сторону ручья был проход между деревьями, и за ними была видна прерия и тот холм, за который несколько часов назад уехал Хэтч, и оттуда, из-за холма, бегом бежал белый. Он был довольно далеко, однако же не требовалось орлиного глаза, чтобы разглядеть, что он голый, как освежеванным кролик, и мчится во весь опор, аза ним, завывая и улюлюкая, несутся индейцы. Апачи, точнее сказать, почти такие же голые, как сам беглец. Четверо скакали верхом, а еще шестеро, насколько мне было видно, мчались за ним следом пешими. Судя по всему, они поймали его, раздели и отпустили бегать бегом, как оленя, для забавы. Я так понимаю, что они, живя в прериях, где нет ничего, кроме кактусов да дичи, хватаются за любую возможность хоть как- то поразвлечься.
— Забавляются... — сказал Резерфорд, подумавший о том же, что и я.
Мы пару секунд так постояли, глядя в их сторону, а потом я вспомнил, что мы же солдаты! Я схватил винтовку и готов уже был выстрелить, но тут Резерфорд говорит:
— Черт, отсюда в них не попадешь, далеко слишком, да и они в тебя не попадут. Индейцы не очень-то хорошие стрелки.
Тут один из бегущих апачей заметил нас, припал на одно колено и прицелился в нас из винтовки. Резерфорд раскинул руки и кричит:
— Давай-давай, стреляй, язычник!
Апач выстрелил.
Резерфорд ошибся. Пуля попала ему прямо в переносицу, и он так и рухнул с распростертыми руками. Когда он упал, Бывший Домашний Негр заметил:
— Я так понимаю, они много упражнялись.
Мы были на холме. Мы бросили мула и помчались вниз, к ручью, где были привязаны лошади. Мы перешли мелкий ручеек вброд, залегли между деревьев и прицелились. Мы открыли огонь — как будто целая толпа погонщиков мулов разом принялась щелкать к нутами. Воздух наполнился дымом, и в нашу сторону тоже начали стрелять. Я поднял голову и увидел, что бегущий человек изрядно вырвался вперед и его волосы и дружок между ног развеваются на бегу. Но тут один из всадников-апачей нагнал его, наклонился с седла и огрел белого мужика по голове тяжеленной узловатой палкой, которая была у него при себе. Я увидел, как брызнула кровь и человек рухнул наземь. Звук удара донесся до меня так отчетливо, что
меня передернуло. Апач издал торжествующий вопль и помчался дальше, прямо на нас. Он приостановился, чтобы ударить себя в грудь свободной рукой, и тут-то я в него и выстрелил. Я целился в грудь, но вместо этого попал лошади в голову, и они оба рухнули наземь. Ну что ж, по крайней мере, я спешил этого язычника.
Надо сказать, что про апачей можно говорить все, что угодно, но одного у них не отнимешь: этот мужик был отважнее любой живой твари, не считая барсука. Он бросился бежать в нашу сторону, а мы принялись палить ему навстречу. Я так думаю, что он вообразил, будто его охраняет какое-то могучее волшебство, потому как ни одна из наших пуль в него не попала. Он несся сквозь град пуль, будто зачарованный. Когда он подбежал ближе, я увидел, что грудь и лицо у него размалеваны какой-то глиной, и он завывал и ужасно орал. А потом он наступил в нору и упал. Он был довольно далеко от нас, но я услышал, как его лодыжка хрустнула, точно выбитая подпорка. Мы все невольно воскликнули: «Ох ты!» Очень уж мерзкий был звук, аж самим больно стало.
Должно быть, после этого падения все его волшебство вылетело у него из задницы, потому что тут мы снова принялись палить, и на этот раз он собрал все наши пули до единой, и, не успел развеяться дым, как он был мертвее предвыборных обещаний.
Прочие апачи как-то замялись, и, хоть они и отважные бойцы, а могу поручиться, что кое-кто из них все-таки обосрался.
Те апачи, что были верхом, остановили лошадей и поскакали назад, пока не очутились на холме, а бегущие индейцы попадали на землю и остались лежать. Мы пальнули еще несколько раз, ни в кого не попали, а потом я вспомнил, что я тут за старшего. И говорю:
— Не стрелять! Берегите патроны!
Бывший Домашний Негр подполз ко мне и говорит:
