— Помню, — говорю я.
Ну, в общем, ждали мы, ждали, пока нас окружат, но, как и говорил полковник Хэтч, с апачами никогда не угадаешь. Мы пролежали там всю ночь, но так ничего и не случилось. Стыдно признаться, под утро я задремал, а когда я проснулся, был уже ясный день, и никто не перерезал нам глотки и не тронул наших скальпов.
Каллен сидел, скрестив ноги, и смотрел в сторону апачей. Я говорю:
— Черт, Каллен! Ты извини. Я тут заснул.
— Да ничего. Они ушли.
Я сел и огляделся. Лошади были на месте, над ними жужжали тучи мух, несколько здоровенных птиц выклевывали глаза нашему мулу и уже примеривались к нам. Я шуганул их и говорю:
— Чтоб мне пропасть! Просто взяли и исчезли, что твой бродячий цирк!
— Ага. Просто как-то в голове не укладывается. Мы же были вот они, как на блюдечке. Я так понимаю, они решили, что потеряли уже достаточно людей из-за пары солдат-бизонов. А может, и впрямь птица какая над ними пролетела, как и говорил полковник Хэтч, пролетела и сказала — мол, валите домой, парни.
— А я так понимаю, что они просто были слишком пьяны, чтобы продолжать охоту, проснулись с жуткого бодуна и убрались куда-нибудь в тенек отсыпаться.
— Ну, может, и так, — согласился Каллен. А потом спрашивает: — Слышь, а ты это серьезно, насчет того, что я один из лучших солдат и все такое?
— Ну ты же знаешь, что да.
Ну, ты, конечно, не полковник, но все-таки я это ценю. Потому что прямо сейчас мне совсем не кажется, что я один из лучших.
— Мы сделали все, что могли. Это Хэтч напортачил. Не следовало ему так разделять отряд.
— Не думаю, что он будет того же мнения, — говорит Каллен.
— Думаю, что нет, — говорю я.
Мы нарезали кусков мяса из туши мула, развели костерок и на били себе брюхо, а потом пошли прочь. Жара была страшная, а мы все шли и шли. Когда стемнело, я занервничал: думаю, вдруг апачи вернутся? Вдруг окажется, что они просто играют с нами, как кошка с мышью? Но апачи так и не появились, и мы по очереди стали спать на жесткой земле.
На следующее утро снова было жарко. Мы пошли дальше. Спинa у меня ныла, я еле волочил свою задницу, а ног вообще не чувствовал. Я жалел, что мы не захватили с собой мяса. Я был такой голодный, что мне мерещилось, будто по земле скачут кукурузные лепешки. И когда мне уже стали мерещиться озера с прохладной водой и толпы солдат, пляшущих в обнимку друг с другом, я увидел нечто более материальное.
Сатану.
Я говорю Каллену:
— Эй, ты видишь большую вороную лошадь?
— Сатану-то?
— Ну да, его.
— Ну да, вижу.
— А пляшущих солдатиков не видишь?
— Не-а.
— А лошадь все равно видишь?
— Ага. И он выглядит бодрым и отдохнувшим. Я так понимаю, что он нашел источник и нажрался травы, сукин сын.
Сатана трусил себе рысцой и отнюдь не выглядел одиноким и заброшенным. Увидев нас, он остановился. Я хотел было свистнуть ему, но во рту у меня так пересохло, что я мог бы с тем же успехом пытаться посвистеть жопой.
Я положил винтовку на землю и пошел к нему навстречу, держа руку так, словно в ней что-то вкусненькое. Не думаю, что он на это купился, однако же он опустил голову и подпустил меня к себе. Седла на нем не было: мы расседлали их перед тем, как пошли рубить дрова, — но узда была на месте. Я взял его под уздцы, запрыгнул ему на спину — и тут он взбрыкнул. Я слетел с него и тяжело рухнул на землю. Голова у меня шла кругом. Когда я пришел в себя, то обнаружил, что этот чертов ублюдок тычется в меня мордой.
Я встал, взял его под уздцы и подвел к Каллену, который стоял, опираясь на винтовку.
