— Уильям, — прошептала Гретхен, следуя рядом с Вилли за сыном и Дэвидом. — Вначале я даже не поняла, к кому она обращается.
— Это хороший признак, — ответил Эббот. — Когда я поступил в школу, все называли друг друга только по фамилии. Нас тогда готовили к армии.
Комната, отведенная Билли, была небольшой. В ней стояло две кровати, два небольших письменных стола и два платяных шкафа.
— Твой сосед по комнате уже приехал. Ты с ним еще не познакомился? — спросил Крофорд.
— Нет, — ответил Билли таким сдержанным, необычным даже для него тоном, что Гретхен вдруг почувствовала себя совершенно беспомощной: жизнь сына больше не зависела от нее.
Раздался звонок на обед.
— Столовая в главном здании, где ты регистрировался, Уильям, — сказал Крофорд. — А теперь, если не возражаешь, я пойду мыть руки. И помни: если что, обращайся ко мне. — Подтянутый и вежливый, в цветном фланелевом пиджаке и потрепанных за три года пребывания в школе белых ботинках, он вышел в корр.
— Видно, очень симпатичный мальчик, — сказала Гретхен.
— Посмотрим, каким он будет, когда вы уедете, — заметил Билли.
— Ну, тебе пора идти обедать, — сказал Эббот.
— Мы проводим тебя до столовой, — подхватила Гретхен. К горлу у нее подступал ком, но она не имела права расплакаться при Билли.
Не доходя до главного здания, Гретхен остановилась. Пришло время прощаться, а ей не хотелось делать это в толпе родителей и школьников. Билли обнял мать и быстро поцеловал. Она сумела даже улыбнуться. Потом он пожал руку отцу.
— Спасибо, что привезли меня, — сказал он, повернулся и неторопливо направился к ступенькам, ведущим в здание школы. Он слился с толпой других мальчишек и исчез из виду. Худенькая долговязая детская фигурка безвозвратно ушла из-под материнской опеки, чтобы присоединиться к братству, мужчин, до которых теперь только издалека будут доноситься материнские голоса, что когда-то утешали, баюкали и предостерегали.
Гретхен смотрела ему вслед сквозь пелену слез. Вилли обнял ее за плечи, и, благодарные друг другу за теплоту, они молча пошли к машине.
Она сидела на переднем сиденье, сосредоточенно глядя прямо перед собой, и вдруг услышала какие-то странные звуки. Вилли резко остановил машину. Он всхлипывал, не пытаясь сдержаться, и Гретхен тоже больше не могла держать себя в руках. Она потянулась к нему, и они обнялись, оплакивая Билли, его будущее, себя, свою любовь, все свои ошибки и прежнюю неполучившуюся жизнь.
— Не обращайте на меня внимания, — повторяла Рудольфу обвешанная фотоаппаратами девушка, когда Гретхен и Джонни Хит, выйдя из машины и пройдя через стоянку, приблизились к тому месту, где под огромным плакатом с надписью «Колдервуд» стоял Рудольф. Был день открытия нового торгового центра на северной окраине Порт-Филипа — Гретхен прекрасно знала этот район, так как через него проходила дорога к поместью Бойлана.
Гретхен и Джонни пропустили церемонию открытия, потому что Хит освободился только к обеденному перерыву. Джонни всячески старался загладить свою вину перед Гретхен как за опоздание, так и за недавний разговор в ресторане, и, пока они ехали в Порт-Филип, между ними почти восстановились дружеские отношения. В машине в основном говорил Джонни — но не о себе и не о Гретхен. Он подробно и с восхищением объяснял ей, каким образом Рудольф превратился в неуспевающего менеджера и предпринимателя. По словам Джонни, Рудольф намного лучше остальных бизнесменов его возраста разбирался в сложной механике современного предпринимательства.
Увидев сестру и Джонни, Рудольф широко улыбнулся и шагнул им навстречу. Человек, ворочающий миллионами, жонглирующий пакетами акций, знающий, как распорядиться страховым капиталом, он был для Гретхен просто ее братом, загорелым, красивым молодым человеком в отлично сшитом скромном костюме. И Гретхен снова поразилась тому, насколько они разные — ее брат и ее муж. Из рассказов Джонни ей было понятно, что Рудольф во много раз богаче Колина и Колину не снилась та реальная власть над огромным числом людей, которую сосредоточил в своих руках Рудольф, — но при всем этом Колина даже родная мать не могла бы упрекнуть в скромности. Он выделялся в любой компании, держался самоуверенно и заносчиво, легко наживая себе врагов. Рудольф же в любом обществе был своим и мягкостью обращения и доброжелательностью располагал к себе всех.
— Отлично, — делая один снимок за другим, приговаривала девушка-фотограф, присевшая на корточки возле Рудольфа. — Прекрасно.
— Разрешите вас познакомить, — повернулся к ней Рудольф. — Моя сестра миссис Берк, мой коллега мистер Хит, а это… э-э, мисс… Ради бога, извините.
— Прескотт. Можно просто Джин. Пожалуйста, не обращайте на меня внимания. — Девушка застенчиво улыбнулась и выпрямилась. Она была маленького роста, с прямыми длинными каштановыми волосами, собранными в свободный узел на затылке. Лицо в веснушках, никакой косметики. Несмотря на висевшие на плече три фотоаппарата и тяжелую сумку с пленками, двигалась она легко и свободно.
Рудольфа повсюду останавливали, пожимали ему руки, поздравляли, восхищенно говорили, что он сделал для города большое дело. Он скромно улыбался, отвечал: «Очень рад, что вам все понравилось», при этом демонстрировал блестящую память, называя всех по имени, а мисс Прескотт неутомимо щелкала фотоаппаратом.
— Похоже, сегодня здесь собрался весь город, — заметила Гретхен.
— Почти, — ответил Рудольф и добавил: — Кто-то мне сказал, что даже Тедди Бойлан приехал. Мы, наверно, его увидим. — И он внимательно
