Том спустился к реке и снял свитер, от которого тошнотворно пахло паленой шерстью. Он нашел камень, завернул его в свитер и швырнул узел в воду. Было жаль расставаться со свитером — он приносил Тому удачу. Однако бывают такие случаи, как сейчас, когда лучше отделаться от любимых вещей.
6
«Немецкая еда, — подумала Мэри Джордах, глядя, как Аксель выносит из кухни блюдо с жареным гусем, красной капустой и клецками. — Иммигрант!»
Она не помнила, когда еще видела мужа в таком хорошем настроении. Падение третьего рейха сделало его веселым и щедрым. Он жадно проглядывал газеты и фыркал от смеха над фотографиями немецких генералов, подписывавших в Реймсе документы о капитуляции. Сегодня было воскресенье и день рождения Рудольфа — ему исполнилось семнадцать лет. Джордах объявил, что они будут праздновать это событие. Ничьи дни рождения в семье никогда не отмечались. Он подарил Рудольфу прекрасный спиннинг. Бог знает сколько эта штука стоит! И Гретхен разрешил впредь оставлять себе половину жалованья, а не четверть, как раньше. Даже Томасу дал денег на новый свитер взамен старого, который, по его словам, Томас потерял. Если бы Германия терпела поражение каждую неделю, жизнь в доме Акселя Джордаха могла бы быть вполне сносной.
И вот они собрались за столом. Рудольф, смущенный виновник торжества, сидел очень прямо, на нем была белая рубашка с галстуком. Гретхен, в белой английской кружевной блузке с длинными рукавами, выглядела воплощением целомудрия. Блудница! Томас, со своей обычной плутовской ухмылкой, по случаю такого события был тщательно умыт и причесан. Со дня победы он поразительно изменился: приходил домой сразу после школы, все вечера сидел в своей комнате за уроками и даже, чего раньше никогда не бывало, помогал в булочной. У матери впервые появилась робкая надежда, что, возможно, замолкшие в Европе орудия каким-то чудом превратят Джордахов в нормальную семью.
Аксель с удовлетворением поставил на стол блюдо с гусем. Он готовил обед все утро, не разрешая жене появляться на кухне, но обходился без обычных в таких случаях оскорбительных замечаний о ее кулинарных способностях. Гуся он разделал довольно грубо, но со знанием дела и положил всем по здоровенному куску. Первую тарелку он поставил перед женой, чем весьма ее удивил. Вытащив две бутылки калифорнийского рислинга, он торжественно наполнил бокалы.
— За моего сына Рудольфа, за его день рождения, — хрипло провозгласил он. — Пусть он оправдает наши надежды, поднимется на вершину и не забудет нас.
Все выпили с серьезными лицами, хотя мать заметила, как Томас поморщился. Возможно, просто вино показалось ему слишком кислым.
Джордах не стал уточнять, на какую вершину должен подняться его сын. В этом не было необходимости. Вершина — это место для избранных. Когда человек достигает вершины, он сразу это понимает — его славят те, чьи «кадиллаки» подкатили туда раньше.
Рудольф ел мало. На его вкус гусь был жирноват, а он знал, что от жирной пищи у него появляются прыщи. Капусту он тоже ел умеренно — сегодня сразу после обеда ему предстояло свидание с той девушкой, которая в день победы поцеловала его перед домом мисс Лено, и ему не хотелось, чтобы от него пахло капустой. И вино он лишь пригубил. Он давно решил, что никогда в жизни не позволит себе напиться. Он был намерен всегда держать себя в руках — и тело и разум. А еще он решил, что никогда не женится: пример его родителей был веским доводом в пользу такого решения.
На следующий день после победы он пошел на ту улицу, где жила поцеловавшая его девушка с русой косичкой, и стал прохаживаться перед ее домом. Как он и ожидал, через десять минут она вышла в синих джинсах и свитере и помахала ему рукой. Она была приблизительно его возраста, с ясными голубыми глазами и открытой дружелюбной улыбкой человека, с которым никогда не случалось ничего плохого. Они прошлись немного, и через полчаса Рудольфу уже казалось, будто они знакомы всю жизнь. Она переехала в Порт-Филип из Коннектикута. Ее звали Джули. Отец ее имел какое-То отношение к электрокомпании, а старший брат служил в армии во Франции. Поэтому-то она и поцеловала Рудольфа в тот день — от радости, что война кончилась и брат остался жив. Ей нравились серьезные мальчики, а Рудольф, вне всякого сомнения, относился именно к таковым.
Рудольфу хотелось разделить родительскую уверенность в том, что он достигнет вершины. Он был умен, достаточно умен, чтобы понимать: ум сам по себе еще ничего не гарантирует. Для такого успеха, какого ждут от него отец и мать, нужно еще что-то — удача, происхождение, талант… Он пока не знал, удачлив ли он. Естественно, рассчитывать, что ему поможет происхождение, не приходилось. И он не знал, есть ли у него какой-нибудь талант.
Многое давалось ему легко. Например, он неплохо играл на трубе, но не обольщался, признавая, что двое ребят из их оркестра играют лучше. Он лучше всех в школе бегал на короткую дистанцию с препятствиями, но, пожалуй, учись он в хорошем колледже в большом городе, его могли бы не принять в команду. Сочинения он писал лучше Сэнди Хоупервуда, редактора их школьной газеты. И все же стоило прочитать хоть одну статью Сэнди, как сразу становилось ясно — рано или поздно он обязательно станет настоящим писателем.
У Рудольфа был единственный талант — всем нравиться. Он знал это и знал, что именно поэтому его три года подряд выбирали старостой класса. Он чувствовал, что это не настоящий талант. Он сознательно старался нравиться, ему приходилось прилагать много усилий, чтобы ладить с людьми, делать
