reddetur volum in Jerusalem. Exaudi orationen meam, as te omnis caro
veniet [6]
Он не стал повторять три первые строки Мессы и сразу прошептал две последние, мрачно звучащие фразы: «Kyrie eleison, Christe eleison» [7]
Почитай отца твоего и матерь твою, как повелел тебе Господь, Бог твой, чтобы продлились дни твои, и чтобы хорошо тебе было…
С чувством стыда за то, что взвалил заботу о своих близких на чужих людей, он вышел с кладбища, отыскал ближайший цветочный магазин, купил там несколько белых лилий и, вернувшись к могилам, положил ароматные хрупкие цветки у каждого надгробного камня. Покойтесь в мире, добрые души, подумал он, и вступитесь за меня…
И чтобы хорошо тебе было…
Проявлений эгоизма невозможно избежать даже в самых благочестивых поступках.
Бросив последний прощальный взгляд, он вышел с кладбища и медленно покатил на арендованном автомобиле по городу.
Погрузившись в прошлое, он решил навестить места, где провел счастливые детство и юность, – старик, обращающийся к родникам памяти, вспоминающий те времена, когда ему неведомы были заботы и не надо было ежедневно подсчитывать те свежие раны, которые наносит возраст. Он решил, что поедет к тому старому дому, где появился на свет и где прожил восемнадцать лет вплоть до поступления в колледж. С той поры он там больше не жил. Он пройдет мимо школы, где учился, вспомнит уроки латинского и стихи «Старый моряк», которые читал вслух учитель английского языка, вспомнит школьный бал, когда впервые танцевал с девочкой. Увидит то футбольное поле, где после занятий ясными осенними днями радостными воплями приветствовал школьную команду… «А может, заглянув в телефонную книгу, – думал Деймон, – я увижу, что в городе еще остались друзья, которых я так быстро забыл, хотя в те годы не сомневался в том, что наша дружба продлится всю жизнь».
Теперь вернемся к живым, подумал он. Или пока еще живым. Он вошел в мотель и, отложив завтрак, позвонил в «Холидей инн» в Берлингтон.
Голос Шейлы в трубке звучал печально: – Она примерно все в том же состоянии. Это хороший признак, говорит доктор. Ох уж эти доктора… – вздохнула Шейла. – Мы вручаем им свою судьбу, цепляемся за их слова и интерпретируем эти слова самым благоприятным для себя образом. Они в этом не виноваты, но здесь уж ничего не поделаешь. Расскажи лучше о себе. Ты-то как?
– Превосходно. – Оливер с тобой?
– Нет. Я вечером уехал в Форде-Джанкшн. Звоню из мотеля. Решил, что полезно оставить Нью-Йорк на пару дней.
– Форде-Джанкшн, – произнесла она почти осуждающе. – Неужели тебе мало неприятностей, которые ты пережил в последнее время?
– Я прекрасно провел утро, – сказал он. – Поверь. Это была великолепная идея.
– Надеюсь, – протянула Шейла с сомнением. – Послушай, – продолжала она, – я не могу бросить школу больше чем на пару дней. Поэтому оставайся там, где ты сейчас, или странствуй в других местах, если тебе это нравится. Только не возвращайся в Нью-Йорк до тех пор, пока я туда не приеду. Я вот что подумала. Пасхальные праздники начинаются через неделю. Мы могли бы вместе уехать в Олд-Лайм дней на десять и все это время не видеть ни одной живой души. Мы оба смогли бы немного отдохнуть, а если что-то случится с мамой, то Берлингтон от тех мест совсем недалеко. Как тебе нравится эта идея?
– Понимаешь… – Деймон начал что-то толковать о работе, но Шейла не дала ему закончить.
– Подумай об этом, – сказала она. – Сразу решать не обязательно. Позвони мне завтра утром, и мы еще раз все обсудим. Я обещала доктору, что к
