приговора. Может быть вы хотите, чтобы я всю оставшуюся жизнь провел в суде, выступая о краже тряпья, ценой девять долларов?
- Вам стоит сказать всего лишь несколько слов казначею... - не сдавался Макомбер, следуя в кильватер за направляющимся в свой кабинет прокурором.
- Если окружной казначей хочет экономить средства, - сказал прокурор, - то я во всеуслышанье готов заявить: "Это - тот человек, который нам нужен". Кто-то должен экономить деньги. У нас так много важных дел, а мы тратим все средства на субсидии железным дорогам...
- Мы создаем плохой прецедент. Человек, вина которого... - сказал Макомбер, и слова эти прозвучали несколько громче, чем ему того хотелось.
- Оставьте меня в покое, - оборвал его окружной прокурор. - Я очень устал, - бросил он, вошел в кабинет и плотно закрыл за собой дверь.
- Сукин ты сын. Мерзавец, - негромко произнес Макомбер, обращаясь к крашенной под дуб двери, и отправился в мраморный зал. Его рот пересох, а язык стал похож не наждачную бумагу. Склонившись над фонтанчиком со сверкающей фаянсовой чашей, поставленным заботливой администрацией штата, он выпил немного воды.
Оказавшись на улице, он, едва волоча ноги, двинулся по раскаленному тротуару. Брюхо причиняло ему неудобство, выпирая над узким поясом брюк. Вспомнив кулинарное искусство своей супруги, Макомбер рыгнул. В Голливуде он займет столик в ресторане, где питаются звезды - не имеет значения, сколько это будет стоить. Он закажет себе легкие французские блюда, которые подают под серебряными крышками, и станет запивать их охлажденным, только что со льда вином. И всего девяносто вшивых долларов... Он напряженно думал, заливаясь потом и старясь держаться в тени маркиз над витринами магазинов.
- Будь все проклято! Будь все проклято! - бормотал он себе под нос, не зная, куда двинуться дальше. Он боялся, что может проторчать до конца дней в городе Гатлтн, штат Нью-Мексико, так и не получив другого шанса, хоть не на долго, подышать воздухом радости и свободы... От напряженной работы мысли у третьего помощника шерифа начали ныть глазные яблоки. Но тут его вдруг осенило, и он, выскочив из тени маркизы, направил свои стопы в редакцию "Геральд" - единственной, издаваемой в городе газеты.
Редактор сидел за огромном столом, покрытым пылью и исчерканными вдоль и поперек верстками. Редактор лениво расчерчивал синим карандашом большущий лист белой бумаги, слушая в пол уха то, что ему излагает Макомбер.
- Вы можете продемонстрировать всем избирателям Гатлина, - торопливо говорил Макомбер, склонившись через стол к редактору, - каких людей они избрали, и как эти люди им служат. Вы можете показать всем собственникам нашего округа, какую защиту им обеспечивает шериф, окружной прокурор и окружной казначей, получившие свои посты в результате всеобщего волеизлияния. Всем будет очень интересно узнать, что преступники, совершившие кражу в нашем городе, разгуливают на свободе, показывая длинный нос правоохранительным органам округа. На вашем месте я состряпал бы оглушительную передовицу. Девяносто вшивых долларов. Стоит газете высказаться по этому вопросу, и шериф завтра же пошлет человека в Лос- Анджелес. Вы меня слушаете?
- Да, - ядовито произнес редактор, проведя три жирных синих линии на листе бумаги. - Почему бы тебе, Макомбер, сейчас не вернуться на службу и не приступить к выполнению обязанностей третьего помощником шерифа? По-моему - самое время.
- Вы - партийная газета - язвительно произнес Макомбер, - и в этом все дело. Вы - Демократы, и не вякните даже тогда, когда ваши демократические политиканы умыкнут на грузовиках весь городской центр. А газетка ваша продажный листок!
- Это точно, - сказал редактор, продолжая хладнокровно линовать бумагу. - Ты одним ударом загнал последний гвоздь в крышку нашего гроба.
- О... - протянул Макобер, поворачиваясь, чтобы уйти. - Ради всего святого...
- Знаешь, Макомбер, какая у тебя главная беда? - спросил редактор, и тут же сам ответил: - Твоя главная беда состоит в том, что ты не получаешь достаточного питания. Тебе надо лучше питаться.
Чтобы придать больше значимости своим словам, редактор поднял карандаш, направил его кончик на Макомбера и держал его так до тез пор, пока третий помощник шерифа не выскочил из кабинета, громко хлопнув дверью.
Макомбер уныло брел по улице, не обращая внимания на обжигающее солнце.
По пути на службу он прошел мимо своего дома. Жена по-прежнему сидела у окна и смотрела на вечно пустынную улицу, и оживляющуюся лишь субботними вечерами.
Макомбер посмотрел на неё с противоположной стороны улицы и громко спросил:
- Неужели тебе за весь день нечем заняться, кроме как торчать у окна?
Она подняла глаза на супруга, и, не снизойдя до ответа, вновь устремила взгляд вдоль улицы.
Макомбер вошел в офис шерифа и тяжело опустился на стул, Его босс сидел все в той же позе, закинув ноги на стол.
- Ну и как? - поинтересовался босс.
- Пошли они все к дьяволу! - сказал Макомбер, стирая пот с лица цветистым носовым платком. - Разве мне больше всех надо?
Он нагнулся, развязал шнурки на ботинках и снова уселся, привалившись к спинке стула. Шериф, тем временем, связывался с Лос-Анджелесом.
- Суонсон? - произнес он в трубку. - Говорит шериф Хэдли из округа Гатлин. Отправляйтесь к Брисбейну и сообщите ему, что он может больше не рыдать. Выпускайте его. Мы за ним не явимся. Можете не беспокоиться. Благодарю. - Он повесил трубку и вздохнул так, как вздыхает человек в конце
