- Гражданин начальник, умоляю...
- Что ты хочешь? - спросил он, продолжая выковыривать из банки фрукт.
- Я хочу ружье. Мне нужно ружье и несколько человек в помощь! - рыдал я, вцепившись в его рукав. - Выслушайте меня. Выслушайте меня, ради Бога!
- Сколько тебе лет, товарищ? - спросил он, не замедляя шаг и жуя успешно извлеченный персик.
- Шестнадцать. Дайте мне, пожалуйста, ружье и пошлите со мной несколько человек.
- Отправляйся домой, маленький товарищ, - сказал он, ласково потрепав меня за волосы. - Иди домой к маме и папе, а завтра утром, когда мы выспимся и наведем порядок, приходи к нам в штаб, и мы все решим...
- Я не могу ждать до завтра! - слезы лились по моим щекам. - Только сейчас! Этой же ночью! Ружье мне нужно прямо сейчас!
- И в кого же ты хочешь стрелять? - спросил он, первый раз внимательно взглянув на меня.
- Там пятнадцать человек, и я должен...
- Боже мой! - со смехом произнес он.
- Почему вы смеетесь?! - заорал я. - Какого дьявола вы смеётесь?
- Я, товарищ, очень устал, - ответил он, вытирая лицо. - Мы две недели были в боях, и мне очень хочется прилечь.
- Да будьте вы прокляты! Почему вы не хотите меня выслушать?
Он обнял меня за плечи, и мы зашагали рядом
- Ну, хорошо, малыш. Я тебя слушаю. Неужели дела обстоят действительно так плохо, как ты думаешь?
Я рассказал ему о нашем горе. По мере моего рассказа командир все больше мрачнел. Он отбросил банку с недоеденным компотом и крепко сжал мое плечо. Выслушав все до конца, командир отвел меня к какому-то очень высокому человеку в форменном кителе и обычных штатских брюках. Человек шагал чуть позади нас. Это был сотрудник Чека, который должен был немедленно наладить милицейскую службу в Киеве.
Красный командир, не отпуская моего плеча, поговорил с сотрудником Чека, и тот со вздохом произнес:
- Я могу дать тебе только одного человека. Надеюсь, что он не заснет по пути к дому.
- И ружье! - крикнул я. - Мне нужно ружье. Не забудьте дать мне винтовку!
Военные вначале с сомнением взглянули на меня, а затем обменялись вопросительными взглядами.
- Ему уже шестнадцать, - сказал командир.
- Не волнуйся, - произнес чекист, - мы дадим тебе винтовку. А теперь, ради всего святого, перестань выть.
- Хорошо, - ответил я, хотя слезы продолжали катиться по моим щекам. Не обращайте внимания. Где ружье?
Чекист отдал мне свою винтовку и подозвал красноармейца.
- Отправляйся с этим парнишкой, - сказал он. - Там надо навести порядок. Молодой человек знает, что надо делать. Да перестань же ты реветь... Как тебя, кстати зовут?
- Даниил, - ответил я. - И я вовсе не плачу. Большое вам спасибо.
И мы отправились в путь. Красноармеец и я. Мой сопровождающий был очень высоким, широким в плечах человеком. И почти таким же юным, как я. Он шел, почти смежив веки, а вокруг обеих глаз у него были огромные синяки, как будто его кто-то ударил.
- Да здравствует революция! - прокричал мне вслед командир. - Да здравствует товарищ Ленин!
- Да, - откликнулся я.
- Жутко хочу спать, - сказал красноармеец. - Готов завалиться прямо на землю.
Вернувшись в дом Кирова, я застал там только своих родственников. Они молча топтались вокруг тела дяди Самуила. Сара и Рахиль лежали ничком на полу. Обе женщины были прикрыты взятыми у Кирова одеялами. Рахиль рыдала, а Сара лежала тихо и неподвижно, прижимая к себе ребенка. Бандиты исчезли.
- Где они? - спросил я, едва переступив через порог. - Где вся эта семейка?
Отец посмотрел на винтовку в моих руках и сурово спросил:
- Зачем тебе ружье, Даниил?
- Где эти Кировы?! - выкрикнул я.
Папаша покачал головой. В его глазах уже можно было увидеть туманное отражение Бога и ангелов.
- Говорите! Говорите же! - кричал я.
- Их здесь нет, - ответил папаша. - И это все, что я могу тебе сказать. Больше они нас никогда не побеспокоят. Нашим бедам пришел конец. Господь наказал нас, и этого достаточно. Мы же никого не вправе наказывать.
- Ты - дурак! - завопил я. - И будь ты проклят!
- Послушайте, - сказал красноармеец. - Я жутко хочу спать.
