больше вопросов.
– И первый из них, кто мог убить трех убийц? – прошептал Литус.
– Не знаю, – пожал плечами Хортус. – Может быть, даже сама Виз Винни. Ну, или глава ордена, как бы ее или его ни звали.
…Теперь Литус лежал и думал, что Хортус все-таки что-то не договорил. Что-то оставил Литусу додумать самому. Неужели самое главное, то, на что намекнул Син и что Хортус разъяснил следующим образом: «Если ты, Литус Тацит, – сказал он, – назовешь себя королем какого-нибудь Кирума, воспользовавшись тем, что у тебя есть возможность изменить лицо и уничтожить всех, кто знает, кто ты такой, то ты и будешь называться его именем, но, нося это имя, не будешь тем, кто называется им».
Что же получается? Кто-то захотел завладеть королевством. Выбрал для этого Эбаббар. Нанял трех убийц и одного мурса. Надеясь на горячность и молодость короля Флавуса, стал совершать набеги на купцов и паломников. Затем встретил дружину, перебил всех, кроме короля и его брата. С помощью обряда или силою мурса отнял тело у брата, а короля околдовал. И вот якобы раненый король, трое целительниц и слегка возбужденный брат короля возвращаются в Эбаббар. Еще немного усилий, и королевство у их ног. А за год королю удалось внушить именно то, что он и рассказал Литусу. А не рассказал он лишь одно: когда внушение рассеялось, он решил убить ведьм и мурса, захватившего тело брата. И нанял Виз Винни. Но зачем тогда были убиты все родственники? Именно убиты, ведь белый мор имеет магическую природу? А если на Эбаббарском троне вовсе не урожденный Белуа, а неизвестно кто? Тогда все срастается еще прочнее. И этот неизвестно кто почему-то бешено ненавидит собственного сына.
Литус поднялся, взял в руки лампу и неслышно спустился вниз. Дворецкий продолжал храпеть. Дверь в подвал открылась бесшумно, но, спустившись, Литус закрыл ее за собой на ключ. Если все то, что говорил Хортус, имело хотя бы какую-то схожесть с истиной, он должен был обнаружить следы. Или трактаты о тайных убийствах, которые он читал в башне, не содержали и толики точных сведений? Если его мать убийца, то напрасно чистильщики дома искали следы ее ремесла в доме. Они должны храниться на пути отхода. И путь отхода должен иметь секрет. В его простоте и открытости следовало найти тайну.
Литус миновал завал из корзин и сундуков, добрался до двери, прислушался. Ночь стояла над Эбаббаром. Только журчал ручей за стеной, образовавшийся от недавнего дождя, и звенели капли, падающие со сводов ливневого канала. Еще несколько лет, и ржавая у основания дверь начнет осыпаться. Но бронзовые петли еще послужат. И бронзовые замки тоже противостоят сырости.
Литус сдвинул засов, повернул ключ и вышел в канал. Темный проход тянулся под улицей. Литус повернул влево и пошел к горе мусора. Время от времени вдоль хода чуть более светлым сумраком выделялись каменные карманы, колодцы с замурованными решетками, через которые с мостовых уходила в тоннель вода. Выбраться через них не было никакой возможности, легче было бы пробить стену дома. Вскоре Литус добрался до затора. За те пару лет, что он не показывался в тоннеле, мусора прибавилось. Литус поднял фонарь. Тоннель уходил вниз, к реке, и именно здесь образовалась пробка. Насколько он помнил, улица в этом месте обращалась лестницей и в сильные ливни вода действительно не могла пройти дальше тоннелем, поэтому она выхлестывалась через решетки наружу. То есть вода затапливала эту часть тоннеля полностью. Или для убийц Ордена Смерти это не имело значения?
Литус обернулся к ближайшему карману, ощупал стены, потряс решетку. С таким же успехом он мог потрясти любую из башен эбаббарского замка. То же самое было и со следующей решеткой, и дальше, а вот вторая от основного выхода чем-то отличалась. Она дрогнула на толщину ногтя, не более того, но дрогнула. Литус потряс ее еще раз, убедился, что решетка сидит плотно, но стоило ему надавить в сторону, как вновь возникло ощущение движения, как на стальном самостреле на последнем обороте зарядного механизма. Хорош же это был бы механизм, если бы он не потерял упругость и за двадцать лет в сырости и грязи. Литус поставил лампу на пол, прислушался к звукам ночной улицы, затем уперся спиной в стену каменного мешка, ухватился за решетку и изо всех сил надавил от себя. Решетка тяжело сдвинулась на палец. А теперь в сторону, – решил Литус и подал решетку прочь от тоннеля. Трудно, с тихим скрежетом, но она ушла в стену более чем наполовину. Затаив дыхание, Литус ухватился за края отверстия и медленно подтянулся. Именно этого и следовало ожидать. Единственный люк с этой стороны дома, который находился в подворотне, оказался тайным лазом. Под светом луны блестели мокрые от дождя камни мостовой, свобода была на расстоянии вытянутой руки.
Литус мягко спрыгнул, задвинул решетку на место, подивился сохранности пружины и уже быстрее обследовал все остальные сливы вплоть до того выхода наружу, который он считал единственным. Уже собираясь возвращаться, он вдруг остановился у двери и начал ощупывать самые древние, покрытые зеленой слизью камни. Сырость была везде, но отвратительная слизь и плесень только над дверью. Ни один камень не шелохнулся, но щели были все же широковаты. Бастард стал поочередно прихватывать их и тянуть на себя. Шевельнулся самый верхний и крайний. Он оказался длинным, не менее двух ладоней, да еще и тщательно отшлифованным. Литус сунул руку в образовавшееся отверстие, поймал пальцами что-то мягкое, слегка подтянул к себе, нащупал под тканью рукоять меча или кинжала. Все становилось на свои места. Литус вставил камень обратно, замазал плесенью кладку, закрыл за собой дверь и вернулся в дом. Дворецкий продолжал храпеть.
Он разбудил Литуса ближе к полудню. Потирая пальцами раскалывающуюся от головной боли голову, посетовал, что араманское вино стали разливать в Аштараке и добавляют в него при этом всякую гадость, а ведь что там, что там – араманы, а поди ты, какая разница. Затем отругал бастарда, что тот не отправился с утра в гимназиум, а с вечера не разбудил дворецкого и не сказал, во сколько заявился домой. Наконец, зевнул и добавил, что вода уже согрета, завтрак превратился в обед, и Литус должен поспешить отдать должное и тому, и другому, поскольку прибегал посыльный из дворца и король Флавус желает видеть своего бастарда в два часа пополудни. Избавившись от дворецкого, Литус вытащил ярлык, отогнул кожу, спрятал под нее
