– Хочешь? – Он протянул ей миску, в которой была еще треть.
Она взглянула на него невидящим взглядом и продолжила переступать. Литус пожал плечами, усмехнулся, вновь заметив блеск в кулаке паломницы, доел кашу, понес миску на кухню. За те несколько часов, что он провел у храма, он уже успел понять, что среди паломников хватает и больных, и сумасшедших. Некоторые из них кувыркались в траве, некоторые облизывали грани зиккуратов, некоторые и в самом деле надеялись на прощение грехов или исцеление и прикладывали больные места ко всему: к зиккуратам, стенам, вспузыренным камням, а некоторые, что было явно видно, отбывали временное послушание с раздражением и злобой. Но никто не пританцовывал с пятки на носок и обратно, бормоча при этом что-то час за часом.
Литуса осенило, когда он возвращался к храму, чтобы вновь вплоть до первой ночной службы припасть к разглаживанию травы. Женщина накапливала мум. Было же нечто подобное в одном из прочитанных им трактатов. Мум можно не только купить, не только зачерпнуть в его естественном виде, но и накопить. Так же как трение ладони о ладонь рождало тепло, так и настойчивые повторения каких-то движений и особых присказок рождали магическую силу. Литус никогда не пользовался подобным упражнением, то ли выбирал для проб простенькие заклинания, то ли имел некоторый избыток силы. Во всяком случае, никогда не задумывался о приобретении мума на всякий случай. Зато мог поделиться этим добром сам. И в самом деле, зачем вытаптывать жалкую толику силы, если ее вокруг море? Середина Светлой Пустоши рядом, да и незачем обращаться к ней, приходилось слышать, что мум бывает чистым и бывает грязным, так пожалуйста, вот они – древние стены, что не позволяют тьме сомкнуться над Бараггалом. Вот они – остовы великих башен, скрытые под ступенями зиккуратов. Бывает ли сила чище, как ни загаживай ее постными рожами храмовников? Пей ее, а не хочешь пить, черпай ладонями и неси.
Литус быстро прошептал короткое заклинание, да и шептать не стоило, простенькое выходило у него без приговора, кивка было достаточно, оттого и не заморачивался погружениями в таинства. Прошептал и плеснул в спину незнакомке столько силы, что ей и за неделю было не вытоптать.
Вздрогнула. Едва приметно, но вздрогнула. Даже кулаки раскрылись на плечах, и камень на перстне засиял в полную силу. Словно светляк среди ночи. Когда такое бывало? Разве только охранные перстни могли нагреваться или мерцать, да и то лишь перед ловушкой или в поганом месте, ну так ни ловушки рядом, ни опасности? Бараггал! Какая может быть опасность во владениях Энки? Да и мума пожирают эти охранные заклинания столько, замучаешься вливать силушку. Ведь не для этого камня она мум вытаптывала? Нет, все, что плеснул ей Литус, так в руках и зажала. И продолжала что-то плести. Что-то знакомое. Недавнее и знакомое. Чуть различимое, но знакомое до невозможности!
Едва сумрак стал сгущаться над Бараггалом, как вновь зазвенел колокол на малом храме. Ему начали вторить тяжелые колокола на оголовках зиккуратов. Зашевелились, начали выстраиваться в ряд, теребить собственные плечи паломники. Из ворот зиккуратов появились храмовники с лампами, затем храмовники с баграми. Посторонили зазевавшихся у входа бедолаг. Отодвинули и паломницу, что так и вертела что-то в пальцах. Светоносцы выстроились кольцом, подняли светильники над головой, опустились на колени, выставили лампы перед собой, согнулись, обхватили плечи, упершись лбами в траву. Только тогда из храмов появились предстоятели, вышли наружу гордо, выпятив перед собой подбородки, исходя важностью и величием. Сделали вперед шаг-другой. Начали путь по узким каменным тропам, которые, замыкаясь под малым храмом крестом, образовывали знак инквизиции – квадрат и крест из его углов. Только тогда она раскрыла ладони. Показала окаменевшему у угла зиккурата Литусу сияющий полным огнем перстень. Выпустила из рук то самое, знакомое, припечатала в спину Их Священство предстоятеля Храма Последнего Выбора Алдона ведьмиными кольцами. Приварила мурса в теле настоятеля к человеческой плоти намертво. Приварила и держала его, жарила его кольцами, не давая вырваться, хотя и дергалась, рвалась наружу черная тень из тела предстоятеля. Окаменели трое других предстоятелей. С визгом, со стоном поползли прочь паломники. Раздались в стороны храмовники с баграми и только после рычащего окрика мастера инквизиции набросились на паломницу.
Она вытащила откуда-то из-под балахона узкий меч с черным лезвием и срубила не менее десятка противников, размахивая оружием в левой руке и удерживая бьющееся тело предстоятеля Алдона правой. Уклонялась от ударов баграми, приседала, подпрыгивала, но смотрела, кажется, только на Алдона, и в тот миг, когда тень, терзающая его тело, иссякла, метнула в него нож. Он вошел точно в подзатылочную впадину. Вошел по рукоять. И в тот же миг перстень на руке паломницы погас, а вслед за этим сразу несколько багров добрались до ее тела.
– Всем прочь! – заорал мастер инквизиции. – Всем прочь! Всем лицом к стенам!
Она лежала, опрокинувшись навзничь. Храмовники еще тыкали в ее мертвое тело баграми, терзали ее чрево, а она как будто смотрела на окаменевшего Литуса. И перстень на ее руке, погасший перстень, медленно разгорался. И одновременно с яркостью его пламени лед пронизывал нутро Литуса. Тошнота подступала к его горлу. Кровь набухала под ногтями, выдавливалась из пор. В ушах уже был не звон, а набат. Все плыло перед глазами, и последнее, что он ясно различил, был рисунок на предплечье женщины – квадрат с крестом в центре его, только крест был построен не от углов квадрата, а от середины его сторон. И уже почти теряя сознание, различая сквозь туман пылающую искру на мертвой ладони, Литус прочитал затверженное заклинание паутины смерти. Не то, которое было сетью-тканью, а то, которое могло укрыть собой целый дом. Дом он укрывать не собирался. Не было у бастарда дома. У него ничего теперь не было, и он обратил всю силу заклинания на самого себя, и едва не задохнулся от холода, охватившего его, и проморгавшись, с удивлением понял, что перстень на мертвой ладони погас, и с еще большим удивлением осознал, что его никто не видит.
– Прочь! – повторил мастер инквизиции, обращаясь уже к храмовникам, столпившимся вокруг тела. И те отпрянули, побрели в стороны.
Мастер инквизиции оглянулся на неторопливо шествующих к телу трех предстоятелей, их помощников, махнул рукой высунувшемуся из Храма Последнего Выбора Верресу.
