– Эх! – скривился словно от боли Касасам, рванул к себе мешок, выудил оттуда влажный мех с водой и швырнул его через голову. Кама оглянулась, несчастный упал на колени и жадно пил. Дальше телеги ползли только под скрип колес. Лишь вечером, сидя у жиденького костерка, Касасам проговорил, глядя в черную пустоту:
– Поэтому и угодник из меня не получился. Я могу проехать мимо. Но не просто так. А потому что у меня есть семья. А угодник не может пройти мимо такого несчастного. Поэтому угодник не имеет семьи. Но даже угодник может пройти мимо, если его цель имеет значение для тысяч таких несчастных!
– Но воды бы он глотнуть ему все равно дал? – уточнила хмурая Эсокса.
– Может быть, – согласился Касасам. – Ну, так и я дал. Что меня и тревожит. Он далеко не уйдет. Ловчие Иалпиргаха добычу не упускают.
– Чем это может навредить нам? – не поняла Кама.
– Всем, – буркнул Касасам. – Мехи с водой с неба не падают. И мы не в городе, а в степи. Ладно, спать. Первым караулит Рест.
За всю дорогу сыновья Касасама не произнесли ни слова. Вот и теперь Рест поднялся и, прежде чем отойти, чтобы приучить глаза к темноте, ударил по плечу брата и бросил быстрый взгляд на Каму. Не на Эсоксу, а на Каму. Точно так же, как всякий раз, когда надобность заставляла его отлучиться, хотя бы отправиться на собственную телегу после стоянки. Кама покраснела, взглянула на Рестела, который остался возле костра, и поймала его взгляд, точно такой же. Но Рестел не видел, что Кама смотрела на него, и сам смотрел, не отрываясь. Не на Каму. На меч на ее поясе.
К вечеру пятого дня обоз добрался до предгорий. Дорога из пыльной сделалась каменной, кое-где появились кривые деревья, в отдалении Каме даже послышался звон ручья, хотя это могло быть и горным эхом. Касасам устроил ночевку на первом же небольшом плато, а рано утром разбудил всех еще в сумерках и с первыми лучами солнца завел караван через каменные ворота в узкую долину. Тут Кама и поняла, что такое Проклятые Печи. Вся долина была наполнена гарью. Под ногами хрустел шлак. То, что с той стороны скал показалось звоном ручья, здесь отзывалось шумом горной реки. Она и в самом деле рушилась с горного склона слева и убегала в туманную или дымную даль, потому как долина была не только узкой, но, кажется, и длинной. И вся ее длина была заполнена не только шумом воды, но и непрекращающимся стуком, и скрипом дерева, и каким-то хлопаньем, звяканьем и стоном. По правую руку в горном, но как будто обработанном человеческими руками склоне чернели дыры, прикрытые деревянными воротцами и пристройками, а слева, уходя в даль, торчали то ли башни, то ли трубы, то ли странные, вытянутые ввысь дома-мельницы, от которых шел дым и тот самый скрип, издаваемый вертящимися в водном потоке деревянными колесами. И всюду шевелились, ковырялись, тужились человеческие фигуры.
– Ну вот, – поднялся на облучке Касасам. – Вот они, проклятые печи. И как вам?
– Так это здесь Лучезарный ковал оружие для своего войска? – прошептала Эсокса.
– Не только, – опустился обратно Касасам. – Даже, я скажу, лишь небольшую часть. Основные его кузни были в горах Сагкал. Или, как еще их называют, – подземелья Униглага. Мои корни оттуда. Те кузни есть и сейчас и не останавливались ни на один день. А эти были заброшены, но лет пятнадцать назад нашлись те, кто выкурил отсюда нечисть и позвал первых кузнецов. А металл-то здесь будет получше униглагского, много лучше. Точнее, скажем, превратить его в отличное оружие много легче!
– Кто они? – спросила Кама. – Кто они, «те, что нашлись»? Белые?
– Белые, – кивнул Касасам. – И вот что я скажу, дорогая моя. Если б не они, тут бы все еще стояла тишина. Ведь даже реку они вернули в прежнее русло.
– Э! Звериная морда! – послышался довольный рев, и от ближайшей кузни к подводам заковылял седовласый дакит. – Что это так рано? Я рассчитывал нагрузить твои подводы угольком! О! Да ты со всей семьей!
– Ну, не совсем, – спрыгнул с телеги и обнялся с дакитом Касасам. – Ты особо языком не трепли, нечего к моим девчонкам завистливый глаз тянуть. Я сразу дальше.
– Это куда же? – не понял дакит. – Никак, к Кривому? Ты ж у него с год, наверное, не был?
– Пора, – кивнул Касасам. – Запас подходит к концу, а мои клинки должны по-прежнему быть лучшими.
– Подожди, – насторожился дакит. – Это ж под четыре сотни лиг! Полторы недели на твоих рысаках! И обратно столько же! Всего выходит три? А мы через две недели, даже раньше, за угольком отбываем. Разминемся!
– Ну, ты ж не думаешь, что я не доберусь, – скривился в усмешке Касасам. – Дело неотложное. Раньше выехал, раньше вернулся. Парней своих тебе оставлю, все как обычно. Они знают. Лучшие поковки мне да грязной серебряной крошки. Мешка три. Подсчет с Рестом. Расчет с Рестелом. Сделали?
– Сделали, – помрачнел дакит. – Хоть и берешь только ты, и возни с этой крошкой – будь она проклята, но сделали. Кстати, белые смотрели, как мы тут возрождаем твоей милостью секреты Лучезарного, радовались! Так что соду можешь не доставлять больше, нам ее доставят и без тебя. Но другое страшно.
– Что же? – насторожился Касасам.
– Большой заказ, – прошептал дакит. – Очень большой. На все кузни. Такой, что не разогнуться. Я и тебе поковки откладываю только потому, что наряд у тебя от Балзарга. И у нас теперь наряд, большой наряд, на пять лет!
– А я что тебе говорил, друг? – мрачно спросил Касасам.
– Говорил, – кивнул дакит и, покосившись на девчонок, прошептал: – Многие тысячи мечей, копий, щитов, шлемов. Многие тысячи оков. И в Униглаге,
